Истории от разных полушарий мозга. Жизнь в нейронауке

Стив Аллен – младший, сын моего покойного друга и комика, стал врачом. У нас сложились достаточно теплые отношения, и он поддержал мою авантюру со съемками научной документалистики. Стив – человек уморительно забавный и добросердечный, к тому же, как и его отец когда-то, он живо интересовался исследованиями мозга. И вот однажды мы задумали сделать фильм о мозге и творческих способностях. Переехав в Стоуни-Брук, я обзавелся видеокамерой Beaulieu News 16 с опцией записи звука прямо в процессе съемки. По сравнению с моей старой двухкатушечной Bolex 16, которой я пользовался в Калтехе, с ее утомительным процессом добавления звуковой дорожки, это был существенный прогресс. Мне казалось, что с новой камерой легче будет отредактировать материал и сделать фильм. Я покупал ее для работы с пациентами, но подумал, что она могла бы послужить и достойной задаче научного просветительства. Для камеры, микрофона с параболическим звукоотражателем, осветительных приборов и всего прочего нужно было несколько сумок. Таскать их самому было тяжело и неудобно. Но меня это не остановило, и я позвонил Стиву-младшему и спросил, нельзя ли взять у него интервью о творческих способностях. Он согласился моментально. Я выдвинулся в Лос-Анджелес, с гордым видом шествуя по аэропорту со своей киноаппаратурой.

Я прибыл к Стиву субботним утром, он расхаживал по дому еще в синем домашнем халате. Я-то думал, в халатах только в кино ходят. Он провел меня в гостиную и показал, как можно разместить осветительные приборы, треноги и прочую технику. Все это стало выглядеть несколько неправдоподобно. “Что ты делаешь? – заговорил во мне внутренний голос. – Зачем ты потревожил этого парня в халате, почему бы тебе не вернуться в Стоуни-Брук и не заняться наукой? Кем ты себя вообразил – Феллини?” Я уже готов был извиниться и убраться восвояси, но тут Стив сказал: “Судя по всему, можно начинать”. С этими словами он заиграл одну из своих собственных композиций под названием “Может, это начало чего-то серьезного”, и на мгновенье я и впрямь почувствовал себя Феллини. Я воодушевился и твердо вознамерился повсюду брать с собой камеру, чтобы снимать эпизоды для своего фильма. Немного позже я действительно поехал в Париж с камерой, установил ее в номере “Хилтона” и распахнул окно. Настроив камеру на автоматический режим, я заснял себя перед окном на фоне Эйфелевой башни и решил, что обрел вторую профессию.

Боже мой, все мы иногда совершаем сумасшедшие поступки. Запечатлев подъем на Эйфелеву башню и обойдя с камерой пол-Парижа, я вернулся домой с богатым киноматериалом. Я предвкушал, как наконец-то получу проявленные пленки, заряжу проектор, сяду в кресло и буду смаковать плоды своего искусства. Скажу лишь, что мои веселые приключения в кинематографе тут же и закончились. Из провальных сцен больше всего мне нравится та, где я стою у окна в отеле. Камера воспринимала яркий свет парижского неба, поэтому фигура на переднем плане выглядела как человек, проходящий по программе защиты свидетелей. Конечно, всегда хочется найти и положительные моменты. Стив в халате смотрелся потрясающе.

Новые пациенты, новые открытия, новые идеи

Тем временем комплектовалась исследовательская группа под новые темы в области расщепления мозга. Главным ее организатором была Гейл Рисс, вскоре присоединились и другие. Кроме того, я разрабатывал свою нью-йоркскую программу экспериментов с обезьянами, привлекая и новых студентов, в том числе Ричарда Накамуру, впоследствии ставшего заместителем директора Национального института психического здоровья. Мы упорно искали ответ на вопрос, действительно ли одно полушарие так же эффективно, как два. Ричард, добродушный любитель сигар, предпочитал заниматься обезьянами. Джо Леду, напротив, терял интерес к изысканиям в животном мире, и я мобилизовал его на работу с людьми.

Команда по изучению расщепленного мозга работала не покладая рук, но результаты не впечатляли. Первая группа пациентов оказалась непростой. Как следовало из нейрохирургических отчетов (и мы приняли это на веру), мозолистое тело у большинства было перерезано полностью, однако многочисленные нейропсихологические тесты ясно показали, что рассечение полным не было. Мы решили, что обнаружили интересный факт, и лишь позже узнали, что отчеты были некорректные. В отличие от калифорнийских пациентов, которым рассекли как мозолистое тело, так и переднюю комиссуру, в этой новой группе передняя комиссура однозначно сохранилась неповрежденной. Если у этих пациентов между полушариями происходил обмен какой-либо информацией, мы, не подозревая о неполном рассечении мозолистого тела, считали, что это возможно благодаря цельной передней комиссуре. Как мы знали, у обезьян с нетронутой передней комиссурой полушария могли обмениваться любой зрительной информацией[108].