— Не знаю. Ты обидишься.
— Почему?
— Это… нехорошо.
— Кому?
— Не «кому», просто нехорошо. Неприлично.
— Между нами осталось еще что-то неприличное? Непременно нужно исправить.
Ты отвела так и не сползший в улыбку взор.
— Ты не понимаешь.
— Чего?
— Этого.
— Прости, чего «этого»?
— Серьезности того, что я пыталась сказать.
— Это настолько серьезно?
Мышцы у меня окаменели. В лице, видимо, тоже что-то изменилось.
— Что ты, — испугалась ты произошедшей метаморфозы, — совсем нет.
— Тогда я совсем ничего не понимаю.
— Вот ты со мной и согласился.
Твое лицо озарила чистая лучистая улыбка.
— С чем? — опять не понял я.
— С тем, что ты не понимаешь.
Я окончательно запутался.
— Мы сейчас говорим вроде бы не об этом? — Волевым усилием я развернул тему в прежнее русло. — Ты собиралась мне что-то сказать. Я слушаю.
— Ну ладно. Хорошо. Только не смейся.
— Я когда-нибудь над тобой смеялся?
— И не обижайся.
— Обещаю.
— И не перебивай.
— Само собой.
Ты вздохнула. Отступать было некуда.
— Знаешь… — Пауза затянулась. Встряхнув головой, ты зарылась лицом в ладони. — Нет, не могу.
Я обнял тебя еще крепче. Ты уткнулась лбом мне в плечо. Родная, любимая, единственная. Теплая, нежная. Вкусная. Моя. Здесь и сейчас, вчера и завтра, отныне и навсегда. Такая как сейчас — прекрасная и задумчивая. Милая и непосредственная. Искренняя, робкая. Наивная и обольстительная. Ты излучала чарующее тепло и окутывала им с ног до головы. Исходящие от тебя искушающее обаяние и надежный покой туманили мозг и заставляли забыть обо всем.
Но не о том, что теперь зудящей занозой сидело в мозгу.
— И? — выдохнул я.
Мои пальцы сжались сильнее.
Ты легонько поежилась.
— Ну не могу я. Это не просто.
— В жизни все не просто.
— Да. — Ты выдохнула с облегчением. — Ты прав. В жизни все не просто.
— И?
— Что «и»?
— Говори же, наконец.
— Что говорить?
— Откуда я знаю?
— Зачем тогда спрашиваешь, если не знаешь?
— Откуда мне знать, если ты еще не сказала?
— Чего?
— Того, что хотела сказать!
— Я уже все сказала, потом ты со мной согласился, а я признала твою правоту.
— Нет, ты хотела сказать что-то еще.
— Ничего я не хотела.
— Но ты уже начала…
— Это ты опять начинаешь. Сколько можно? — Ты отстранилась. — Такой хороший вечер был, а ты опять все испортил.
Любить значит верить
То, чего ждали шесть лет, стало возможно. А вместо счастья…
Капельница, датчики, провода. Недавно Виктория завидовала Родиону, теперь поменялись местами. Ирония судьбы. Вернее, гримаса.
Дверь в палату приотворилась.
— Виктория Владимировна? — донесся шепот медсестры. — Вас вызывают.
— Врач?
— Посетитель, по внутреннему телефону.
Выходя, Виктория механически поправила одеяло на недвижимом теле мужа.
В голове не укладывалось. Родиона сбила машина. Виновник скрылся. Врачи сказали, что ничего серьезного, но муж еще неделю проведет без сознания. А судьбоносной новостью она с ним так и не поделилась…
У стойки дежурной ждала снятая трубка.
— Вы меня не знаете. — Голос был незнакомый, звонкий, однозначно женский. Скорее, девичий. — Нужно поговорить. Я внизу.
Ответить Виктории не дали, в трубке раздались гудки. Что ж, нужно, значит, нужно. Виктория допускала, что однажды такой разговор состоится. В держатель телефонного аппарата трубка попала с третьего раза, второй рукой пришлось ухватиться за стойку и подождать несколько секунд.
Лифт долго не подходил. Мысли разбежались, и даже номер этажа внес сумятицу. Шестой. Цифра шесть последнее время преследовала. Родион на шесть лет старше, шесть лет прошло после свадьбы, и шесть лет у них нет детей, о которых мечтают.
И шесть лет, как Виктория лечится.
Теперь можно говорить в прошедшем времени, ей удалось выстоять и победить. Диагноз казался фатальным — острый лейкоз. Мучительные курсы химиотерапии, трансплантация костного мозга… Стойкой ремиссии добились ценой, которой не вспомнить без дрожи. Самое страшное в прошлом. Тридцать один — разве возраст? Совсем девчонка, сказали врачи, все впереди. Можно рожать. С этим известием она ждала мужа, когда позвонили из больницы.
Второй день Виктория не отходила от Родиона, спала прямо в палате.
Их роман длился долго. Познакомились случайно, на вечеринке, где собрались две компании — картежники-преферансисты и любители йоги. Родион был из первых, Виктория пришла со вторыми. Ушли вместе. Свадьбу играли, несмотря на ужасный диагноз. Родион верил в успех. Во всесилие любви. И любовь действительно спасла.
Пока Виктория лечилась, Родион успешно делал карьеру. Из бригадира на заводе он стал мастером, постепенно дорос до начальника цеха. Большой оклад пришелся кстати: ипотека и лечение отнимали очень много денег. Квартиру, в расчете на будущего ребенка, они взяли двухкомнатную.
Возросшая нагрузка приводила к усталости, Родион стал дерганным, вечно недовольным. Когда в цех распределили студентов на практику, вся ответственность, естественно, упала на начальника. Родион задерживался, приходил измотанный, а по-женски утешить не получалось — сказывались вызванные лечением ограничения.