Истории простых вещей

Сложность этого языка, его многозначимость такова, что понять его может, конечно же, только посвященный. Например, в изображениях на груди блатного Ленина или Сталина только наивный человек может увидеть приверженность носителя к коммунистической идеологии. Обычное изображение Ленина — через скрытую аббревиатуру «ВОР» (Вождь Октябрьской революции) отметка о статусе, Ленин с рогами и хвостом — символ враждебного мира, Сталин — сатана.

И удивительно, что в России, где блатной вербальный язык давно стал отличительным знаком власти, язык татуированного по жестким законам блатного мира тела еще не вошел в моду: «продвинутым» пока еще ближе далекий от структуры язык боди-арта, язык значительно более бедного на символику телесного украшательства.

Резкое повышение интереса к татуировкам и мода на них совпадают по времени с падением интереса к высокой письменной культуре, вообще — с утратой ею прежней значимости. Как полагают многие — с ее десакрализацией. Разрушение центра культуры ведет к повышению интереса к ее периферии. К тому, что можно назвать маргинальными областями. И тут уже не столь важно, как, по каким принципам разрисовано тело, по жестким законам, например, тату преступного мира или по постмодернистским, подчиненный законам бизнеса боди-арта. Новый язык тела формируется параллельно с кризисом христианства, наступлением виртуальности, все большей условности базовых принципов цивилизации. Внешне вроде бы безобидная игра «Раскрась свое тело» — еще один шаг в этом направлении.

С лифчиком и без

Каждая советская женщина имеет право на качественный бюстгальтер.

Екатерина Фурцева

«Бюстгальтер, как много в этом слове для сердца женского дано, как много в нем отраженно…» Вот вам и перифраз классика, знавшего толк в женской привлекательности. Вот только к такому мощному оружию, как бюстгальтер, человечество пришло каких-то сто с небольшим лет назад. И шло долго и мучительно. Раньше женщины подбирали грудь лишь в исключительных случаях — для комфорта на охоте и у домашнего очага.

Можно сказать, что лифчик закрепил борьбу женщин за эмансипацию. Он дал возможность женщинам вторгнуться в совершенно, казалось бы, мужские сферы деятельности.

Женщины начали заниматься спортом, бизнесом, танцевать танго, ездить верхом не в платье-амазонке, играть в гольф, в конце концов, пошли в депутаты. Как же все это связано с лифчиком? А очень просто: попробуйте побегать, попрыгать и поруководить, когда груди трясутся и вам от этого больно и неловко. Попробовали?! То-то же. А еще бюстгальтер поддерживает мышцы, выстраивает силуэт, скрадывает недостатки фигуры и подчеркивает ее преимущества. Да, лифчик вселяет уверенность в любую женщину, но в то же время является и орудием обольщения. Хотя, кажется, феминистки мыслили по-другому, иначе зачем им было в 1963 году публично выбрасывать и сжигать свои лифчики? Этот жест вроде как должен был символизировать их равноправие с мужчинами. А мужчины и не возражали, а, напротив, радовались такому протесту. Может быть, это был тот единственный случай, когда мужчины не возражали против такой борьбы женщин за свои права.

С начала XX века стремительно менявшийся образ жизни, эмансипация женщин и изменение ее положения в обществе отразились и в моде. Юбки стали короче, фасоны — попроще. До начала двадцатого века дам мучили корсеты, которые, нарушая кровообращение и затрудняя дыхание, были причинами частых обмороков. Однако пренебрежение корсетом считалось дурным тоном. Хотя сам Гюстав Флобер возмущался этим предметом женского гардероба. «Надо прекратить моду на корсеты — вещь омерзительную, чудовищно безнравственную, а в известные минуты — и крайне неудобную…» — писал французский классик. А еще раньше на эту тему высказался Наполеон Бонапарт: «Бойтесь дам в корсетах! Да, эти женщины будоражат вашу кровь. Но с такой дамой у вас не будет настоящего счастья: женщины, носящие корсеты, не захотят иметь детей, чтобы не портить талию».