Истории психотерапии

– Больше похоже на борьбу мотивов, – осторожно предположил Борис. В девяносто процентов случаев ему удавалось подобрать подходящее объяснение и запустить катарсис. И сейчас в Марфе самопроизвольно рождались целительные метаморфозы.

– Вся моя жизнь – противостояние. Я хочу остановиться, хочу прекратить эту вакханалию, но не хватает толчка. Я хотела выругаться, но запал потух. Все-таки вы действуйте успокаивающе. Парадокс! Идя сюда, я собиралась излить всю ненависть, чтобы вам мало не показалось, чтобы вы возненавидели меня, запретили приходить, поняли, какая я страшная и сумасшедшая истеричка. А вы повели себя иначе, вы не противились, а взяли на себя этот гнев и нейтрализовали. Вы не окатили меня ледяной водой, не читали нотаций, а повернули лицом к себе. Но вы не отражение, не зеркало. Не знаю, как это описать…

– А что вы сейчас чувствуйте? – спросил Борис единственное, что пришло на ум.

– Опустошение. Боли нет. Выкиньте ваши дешевые приемчики! Не ищите блоки и зажимы. Их нет.

– Я лишь хотел уточнить. Сегодня вы решительной прытью продвинулись далеко вперед. Я не предполагал, что изменения произойдут настолько стремительно. И я не собирался избавляться от вас при любом раскладе. Я действительно очень терпеливый и нудный, а сколько я выслушал гадостей про себя?! Их хватит, чтобы удобрить сотни гектаров колхозных полей. Знаю, что вы не желаете мне плохого. Если хочется злиться, нужно злиться, если хочется смеяться, нужно смеяться. Если искренне, это правильно. Только не воспринимайте мои слова за чистую монету.

– Вот оно что! Кажется, дохожу до сути, – произнесла Марфа, вытирая слезы.

– Поделитесь, или оставите при себе?

– Оставлю, – с надломом выдавила Марфа. – Что-то подлинно дорогое сложно выразить. Когда мы облекаем мысль в слово, придаем должную форму, то многое теряется. Мы оставляем где-то в пустоте смысл, не умеем передать суть – ограниченность, которую не преодолеть. Ее можно только прочувствовать.

– Хотите чаю?

– Не откажусь, – ответила Марфа, достав из сумки салфетки.

Преображающие моменты на сессиях происходят, когда их совсем не ждешь, становясь переломным фактором. Их нельзя предугадать и спрогнозировать, как невозможно заранее подготовиться и включить диктофон для последующего анализа записи, разумеется, с предварительного согласия пациента.

Левое полушарие предупреждало: будь осторожнее! Она не прошла проверку реальностью. А с другой стороны, конечно, будут взлеты и падения, но отметить продвижение обязательно нужно, ведь иначе разовьется комплекс психотерапевтической неполноценности.

Борис никогда не посещал супервизоров, незаметно превратившись в авторитета. Менее опытные психологи обращались к нему за наставлениями, обсудить запутанные случаи, поделиться достижениями и провалами. Борис не устанавливал для них платы, что совершенно немыслимо в условиях интенсивной деятельности. Младшие братья и сестры тянулись к нему как в Мекку, невзначай выспрашивая важную информацию, либо ловили его на конференциях, посещали группы и слушали редкие лекции, когда он заменял запойных ассистентов по просьбе заведующего кафедрой. А сколько бессонных ночей он провел с интернами на обходах, вызывая ревность научных руководителей и кураторов – не подлежит учету.

Нарушив нормы корпоративной этики, сердобольный доцент Капустин пытался запретить Борису общаться с курсантами, так как он сбивает их с академического процесса, навязывая ошибочные взгляды, а также обвинил в антипсихиатрических методах и написал служебную записку на имя профессора. Конфликт возник не на пустом месте. Капустин отрицал психотерапию и развивал устаревшие идеи о лечении психических недугов электросудорожным воздействием, пока в больнице не закрыли реанимацию. Оставшись без клинического материала, Капустин покинул альма матер по окончании учебного сезона, обосновавшись в уездной лечебнице на окраине области, где непостижимым образом занялся прежними сумасбродными, но почему-то научно одобренными исследованиями. Записка и обвинения не повлияли на популярность Сметанина.

– Я так часто была слепа, – призналась Марфа, выдергивая волосы, – и не извлекала уроков и повторялась, и повторялась – моя фишка. И я не сию секунду поняла это, мистер умник! Я понимала все давным-давно, но не меняла курс. Это тоже невроз?

– В какой-то степени, – с сомнением ответил Борис. – Большинство здоровых людей склонны поступать одинаково. Скорее, это привычка, сценарий, есть много объяснений в литературе. И, кстати, я не мистер умник.

– А кто тогда?

– Обычный врач-психотерапевт.