Истории психотерапии

Бог с ними! Нужно быть в настоящем и думать о благе пациентов. Как по заказу перед глазами возникла Марфа, ставшая запутанным квестом, бомбой замедленного действия.

Вроде бы он не нашел к ней подход, завязав крайне неустойчивый контакт, словно схватил соломинку, не прогнозирует ее поведения и не уверен, появится ли она повторно. Если ее состояние ухудшится, она откажется от лекарств или попадет в наблюдательную палату после агрессивной или суицидальной вспышки, Борис узнает об этом последним. Хлебников довольствуется звонком и укажет на промахи. Они оба будут виноваты, но психиатры склонны к рационализации, хором отметят, что препараты принимались спустя рукава, будут с ней строже и уже не направят на психотерапию.

Стоит ли рискнуть и включить Марфу в группу? Вряд ли она выдержит давление и внимание. Будет защищаться и раззадорит участников, что ни в коем случае нельзя допускать. Групповая динамика пока для нее противопоказана.

По сложившейся статистике, если пациенты пропадали из реабилитационного отделения, то обязательно возвращались, причем осознанно, выдавая значительные инсайты о случившихся переменах. Звучит гротескно, но Борису не хватало самоуверенности. Он придирался к себе по надуманным поводам, пытался достичь прогресса там, где он априори маловероятен. Борис продвигал прогрессивную идею, что для выздоровления недостаточно только стабилизировать психику. Нужно создать условия для развития личности. Далеко не все соглашались с данным мнением, вступая в отчаянные дискуссии, убеждая, что Борис элементарно растрачивается. Другие пугали деформацией, критиковали за то, что он якобы равняет всех под одну гребенку. Как можно сравнивать невротика и психотика? Как можно предъявлять к ним схожие требования? Борис утверждал, что его неправильно поняли, вслепую доказывал свое мнение, и если что-то не получалось, то не отчаивался, а вкрадчиво собирал разрозненные фрагменты утраченного «Я» пациентов в единую и относительно крепкую систему.

Отдельные завистники обвиняли Сметанина в попытках стать непризнанным гением, смотрящим на других с недосягаемого пьедестала, а Борис лишь хотел, чтобы ему не мешали, чтобы психосоциальная служба набирала ход, и никто не вставлял палки в колеса. Борис привык бороться и побеждать, а когда борьба завершилась приказом сверху, он продолжил действовать как на фронте – чужой среди своих.

После интернатуры он беззаветно отдался государственной службе, никогда не размещал о себе рекламу и отказывался от комментариев в СМИ кроме ведения миниатюрной колонки в известной газете, пока она не попалась под руки главврачу. Тот прилюдно похвалил Сметанина на собрании, отметив слишком либеральные взгляды на реабилитацию. Борис испытал смятение, так как никогда не грезил о славе, и попросил редактора закрыть рубрику, сославшись на занятость. Вкалывая до потери пульса, его накрывала бурная волна истощения. Выходных не хватало, чтобы восстановиться. Кое-как поддерживал на плаву курсовой прием ноотропов и пятничный феназепам, чтобы выключиться до обеда без рефлексии и сновидений.

…На последующих сессиях Марфа вела себя агрессивно, совершенно не сдерживая вычурное негодование, будто вот-вот опрокинет стул, разорвет в клочья карты и разобьет окно туфлями. Борис сдерживал напор, предотвращая прорыв плотины. Марфа показывала подлинное естество, поражая безудержным накалом.

– Я езжу к вам за облегчением, а мне становится хуже! Вы повторяете за мной как попугай, вновь и вновь рассуждаете о самоконтроле, о том, как правильно выражать гнев и стыд, но вы подавляете меня, не даете выразить то, что я хочу?! Я так и не поняла, нравитесь вы мне как профи и человек, или вызываете отвращение? Сколько осталось страдать? Сколько слушать ваш скучный, монотонный голос и выполнять глупые задания? Как мужчина вы мне совершенно несимпатичны, и вы не из тех, кто злоупотребляет положением. Я навела справки! Мои представления о вас совпали: трудяга, альтруист, затворник, скромный, но сильный доктор с подавленными амбициями. Мне нравятся сильные мужчины, и особенно нравится делать их слабыми. Но к вам это не относится, и я не заметила ваших слабостей. Вы умело маскируетесь?

– Я привык вести себя естественно, не опираясь на силу или слабость. Спасибо за подробный анализ моей личности. Вы очень проницательны. – Борис пытался ассимилировать поток разрозненных ассоциаций. – Сегодня вы очень взволнованы. Что-то произошло?

– Вы заметили? – сдерживала дыхание Марфа. – Я снова дошла до последней черты. Кажется, это и есть тонкая грань между нормой и помешательством. Я схожу с ума! Помогите остановиться! Я зла на вас и на себя!

– Почему?

– Потому что во мне что-то происходит, а я к этому не готова. Я не ставлю специально преграды, а как бы разделилась на две половины. Одна половина хочет стать хорошей девочкой и развиваться, а вторая половина хочет остаться плохой, спрятаться в темной улице, в темном городе, чтобы хулиганить, грабить и убивать, делать больно себе, близким, кому угодно. Разве это не расщепление?