Читаем Истории, рассказанные в темноте (ЛП) полностью

   В январе 1881 года, архидиакон М., бывший большим поклонником поэзии Теннисона, отправился на несколько дней в Лондон, главным образом для того, чтобы побывать на представлении "Чаши" в Лицеуме. На первом представлении (в понедельник 3 января) он не присутствовал, посетив его лишь несколькими днями позднее. Разумеется, поэт не почтил ни зрителей, ни актеров своим присутствием.



   Получив меньшее удовольствие от игры актеров, нежели от великолепных декораций, архидиакон, выйдя из театра, долгое время не мог дождаться кэба. Решив пройти немного далее по Стрэнду, он неожиданно столкнулся со своим старинным другом, Гаем Бреддоном. Бреддон (назовем его так), был довольно обеспеченным человеком, членом научных сообществ и посвятил себя изучению Центральной Африки. Он был младше архидиакона на два или три года и обладал мощным телосложением. Бреддон был весьма удивлен, встретив архидиакона в Лондоне, пожалуй, не менее, чем архидиакон, встретив в Лондоне Бреддона, которого полагал находящимся за пределами Англии. Тот увлек его к себе, послав слугу оплатить счета архидиакона в гостинице и привезти его багаж. Архидиакон пробовал протестовать, но Бреддон и помыслить не мог, чтобы его гостеприимство было отвергнуто.



   Бреддон занимал несколько комнат на улице, примыкающей к Беркли Сквер. Имелась лестница, ведущая на второй и третий этаж. Попасть в комнаты Бреддона, занимаемые им на втором этаже, можно было только этим путем. Равно как и в комнаты на третьем этаже, которые занимал какой-то ирландский джентльмен, но ныне пустовавшие.



   Бреддон и архидиакон, войдя в парадную дверь, поднялись по лестнице на второй этаж и вошли. Архидиакон никогда прежде здесь не бывал: путешественник только недавно переехал сюда. Помещение представляло собой широкий L-образный коридор с комнатами по бокам. Стены украшали многочисленные трофеи. С развешенных щитов взирали широко раскрытыми глазами украшенные рогами головы, на подставках щурились чучела зверей. Под яркими газовыми светильниками поблескивал смертоносный арсенал.



   Слуга Бреддона, перед поездкой за вещами архидиакона, приготовил ужин, и вскоре двое мужчин уже обсуждали Теннисона и Ирвинга, пародию на "Королеву Мэй", недавно помещенную в "Панче", отдавая должное устрицам, холодному фазану, отменному салату и вину 74 года. Для архидиакона было весьма характерно, что он вспомнил все блюда, поданные к ужину, а также то, что Бреддон почти не притрагивался к вину. После ужина они прошли в библиотеку, где пылал разожженный камин. Архидиакон подошел к огню, потирая ладони. Но едва он это сделал, как часть ковра, серого цвета, на котором он стоял, вдруг приподнялась. Это был кот, такого же цвета, что и ковер, на котором он спал, огромных размеров, каких архидиакону прежде видеть не доводилось. Он ласково потерся о ногу архидиакона и замурлыкал, когда тот наклонился, чтобы его погладить.



   - Какой замечательный зверь! - произнес архидиакон. - Я и понятия не имел, что кошки могут вырастать до таких размеров. Но вот его голова... она странно мала при таком теле.



   - Да, - согласился Бреддон, - у него и лапы очень большие.



   Серый кот сладострастно потягивался под ладонями архидиакона, так что лапы его были хорошо видны. Очень широкие, необычно крупные и развитые, с мощными когтями. Шерсть животного была короткая и густая.



   - Потрясающие размеры! - повторил архидиакон.



   Он опустился в удобное кресло, стоявшее у камина. По-прежнему лаская животное, он наклонился и взглянул в узкий разрез кошачьих глаз. Бреддон что-то положил на столик позади графина с ликером.



   - Что это за порода? - спросил архидиакон.



   - Понятия не имею. Но не обычной, должен вам сказать. Мы обнаружили его в лодке, когда я уже собирался домой - должно быть, он ловил там мышей. Если бы не я, его вышвырнули бы за борт, но... Он вызвал у меня интерес. Курите?



   - Благодарю вас.



   Снаружи резкими порывами налетал холодный северный ветер. Он скрипел оконными рамами за стеклом, а в комнате архидиакон зажег сигару, Бреддон выпускал пузыри в розовую воду кальяна, слышались мягкие шаги слуги в конце L-образного коридора, доставившего багаж, и уютное мурлыканье большого серого кота.



   - А как его имя? - спросил архидиакон.



   Бреддон рассмеялся.



   - Ну, если честно, его зовут серый дьявол, или, чаще, серый черт.



   - Вы вряд ли можете ожидать, что подобное имя пристало произносить архидиакону. Я буду называть его Серым, или Мистером Серым, что было бы более уважительно, ввиду нашего короткого с ним знакомства. Вас не беспокоит сигарный дым, мистер Серый? Вежливость, по всей видимости, ему не присуща. Вероятно, вы его к этому не приучили.



   - Ну, судя по его имени, дым вряд ли может его обеспокоить, не правда ли?



   Вошел слуга. В тот короткий промежуток времени, пока открылась и закрылась дверь, можно было услышать потрескивание камина в комнате архидиакона. Слуга помешал угли и смешал бренди с содовой под строгим наблюдением архидиакона. И удалился, сказав, что не хотел бы более беспокоить их нынешней ночью.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Можно
Можно

Каждый мужчина знает – женщину можно добиться, рассмешив ее. Поэтому у мужчин развито чувство юмора. У женщин это чувство в виде бонуса, и только у тех, кто зачем-то хочет понять, что мужчина имеет в виду, когда говорит серьезно. Я хочу. Не все понимаю, но слушаю. У меня есть уши. И телевизор. Там говорят, что бывают женщины – носить корону, а бывают – носить шпалы. Я ношу шпалы. Шпалы, пропитанные смолой мужских историй. От некоторых историй корона падает на уши. Я приклеиваю ее клеем памяти и фиксирую резинкой под подбородком. У меня отличная память. Не говоря уже о резинке. Я помню всё, что мне сообщали мужчины до, после и вместо оргазмов, своих и моих, а также по телефону и по интернету.Для чего я это помню – не знаю. Возможно для того, чтобы, ослабив резинку, пересказать на русском языке, который наше богатство, потому что превращает «хочу» в «можно». Он мешает слова и сезоны, придавая календарям человеческие лица.Град признаний и сугробы отчуждений, туманы непониманий и сумерки обид, отопительный сезон всепрощения и рассветы надежд сменяются как нельзя быстро. Как быстро нельзя…А я хочу, чтобы МОЖНО!Можно не значит – да. Можно значит – да, но…Вот почему можно!

Татьяна 100 Рожева

Проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Рассказ