15. Как то не заслужено забыта, стала дружба Никиты Михалкова в 1998 году с Борисом Абрамовичем Березовским, Бадри Патаркацешвили, совместные их поездки в Чечню, разговоры о заказе фильма о Чечне, объяснения Михалкова журналистам о том, что деньги не пахнут.
16. Проще простого для объективности суждений взять интервью у тех продюсеров из Италии, Франции, России, которые финансировали все совместные фильмы Никиты Михалкова, начиная с «Очи чёрные» 1986 года и спросить их мнение о том, как он приписывает только себе призы и премии за эти фильмы, как учитывалось их участие при присуждении этим фильмам Государственных премий России.
17. И, наконец, вспомните фильм Ивана Дыховичного «Прорва» 1992 года. Та же тема, тот же художник Владимир Аронин, блестящий оператор Вадим Юсов. Чем не лауреат на премию Оскар?
Добыча
Когда наступают первые заморозки, воздух особенно вкусен. Он напоён ароматом жухлого разнотравья и пропитан морозной свежестью. Трава, прихваченная морозцем, приятно похрустывает под ногами, оставляя на сапогах мокрые узоры. Приятно сжимать в руках своё ружьецо, его холодные вороненые стволы и тёплое деревянное ложе. Оно чудно центровано и надёжно лежит в правой руке. Когда идёшь по полю вдоль болота, в любую секунду может вспорхнуть куропатка, выпрыгнуть заяц или сорваться с кочки кулик. Лёгкое движение руки и приклад, как влитой прилип к плечу, секунда на выцеливание и резкий хлопок выстрела сотрясает утреннюю тишину. Мой Шарик мало что понимал в охоте, но добычу приносил исправно. Вид у него становился такой важный и отходил от добычи он так равнодушно, что мне хотелось его потискать и расцеловать. С детства бабушка приучила меня не стрелять лишней дичи. Только для пропитания. А поломав зубы дробью, выпущенной мною в садящегося мне на голову селезня, я стал ещё и думать о том, как взять добычу с умом. Весь заряд в тушку не укладывал, старался царапнуть одной крайней дробинкой. На ужин предпочитал взять трёх-четырёх резвых бекасов, чем разделаться с простодушной куропаткой. Настоящий охотник бьёт лису в глаз, чтобы шкуру не попортить.
Закончив в 1993 году съёмки фильма, мой приятель Микитон собрался на утиную охоту. Дело было осенью. Мы приехали в Нижний и с местными охотниками поплыли в волжские плавни, в районы Мари Эл. Высадились мы на живописном острове с уютной избушкой. Народу набралось много. Человек пять или шесть вместе с нами. Микитон, Элизбар, Толя-Рафинад, купец Женя и трое его вассалов. И от охоты я решил улизнуть. Пойду, думаю, один по острову. Посмотрю, кто здесь живёт. Своё решение объявил с вечера, за чаем. Отговаривать меня никто не стал.
Дом был маленький. Сени и одна светёлка. У маленького окна стол с самоваром, полки с провиантом по стенам, а по центру у стены, огромный диван в стиле ампир. И как они его сюда притащили, ума не приложу. Может царь когда-то здесь заночевал. Микитон наотрез отказался возлежать на диване. На диван положили меня. Я принял дар смущённо, но быстро уснул и не успел потерзаться стыдом. Ночью, когда встал по нужде, пошёл ступать по головам охотников, плотно прижавшихся друг к другу на полу, и чуть не раздавил светлую голову своего друга Микиты.
Утром меня разбудил сладостный запах первых заморозков, просочившийся из сеней. В доме было тепло. Пахло сухими травами и мёдом. Егерь держал пчёл. Тишина и покой уговаривали ещё понежиться под ватным одеялом, но очень хотелось есть. Я натянул порты и вышел на волю. Грудь распирало от счастья и свежего воздуха. Дошёл до Волги и умыл своё опухшее лицо. Мы вчера прилично приняли на грудь ядрёного самогона. Вдали слышалась канонада. Это мои соратники стреляли уток в камышах, разгоняя катер до сверхзвуковой скорости. Затопив самовар, я вскинул ружьецо и пугнул двух пролетавших ворон. Они на меня удивлённо посмотрели, но маршрут свой менять не стали. Опознали чудака.
Звуки канонады не умолкали. Я нашёл в сенях вяленую рыбу, мёд и принялся есть и запивать их липовым чаем. Услышав знакомый свист крыльев, я вскинул ружьё и сбил селезня, пытавшегося сесть мне на голову. Через пару минут сбил крякву и подивился богатству сих мест водоплавающей дичью. Утки летели и летели, не давая мне спокойно довершить трапезу.
Солнце скрылось в молочных облаках, когда вернулись мои товарищи. Они приехали пустыми. Микитон распекал Женьку, а тот егерей. Егеря оправдывались, что утки стали очень умные и издали слышали рёв мотора. Но когда Микитон увидел набитую мною дичь, он выпучил глаза и потерял дар речи. Я не знал, как это объяснить и оправдывался только тем, что они «летели». Секрет открыл Женька. Он догадался, что утки садились на многолетнюю помойку, в кустах за домом. Решили их зажарить на костре и допить самогонку. Поздно вечером, переплыв Волгу, мы грузились в чёрные Волги, присланные за нами Борей Немцовым.