Истории СССР (СИ)

Когда наступила зачётная неделя и на дворе стоял двадцатиградусный мороз, Анна Карловна не выдержала и строго спросила меня, когда я сдам ей мои тыщи? Тут и я не выдержал и спросил её, когда она научит меня читать по-английски? Когда она поняла коварность моего замысла, то схватив за руку, потащила на кафедру иностранных языков и долго объясняла, что-то нашей преподавательнице в немецкой группе. Не знаю на каком языке. Сошлись на том, что зачёт мне поставит немка. Условно. Чтобы меня допустили к экзаменам. А в следующем семестре я должен буду перевести текста в два раза больше. Об изучении второго языка вопрос больше не поднимали.

Первую сессию мне отравил Василий Васильевич Стремилов со своей Историей КПСС. Мало того, что его экзамен выпал на первое января (нет вы вдумайтесь?!), так ещё этот тиран не выставив мне зачёт за семинары по работам В.И. Ленина «Шаг вперёд, два шага назад» и «Детская болезнь левизны», предложил подготовить их к экзамену. Прочитав этот бред полупьяного вождя, нужно было вытянуть из него какие-нибудь конструктивные мысли. Ну, шаг вперёд. Ну, два шага назад. Чего тут думать? Пить меньше надо. Так ведь нет, это оказывается и есть путь к коммунизму. И попробуй поспорить с ним. Одна радость, я ехал на экзамен в пустом автобусе. Нормальные люди, строители того самого коммунизма, экзамен по строительству которого я ехал сдавать, крепко спали в своих кроватках, обхватив друг дружку с момента последнего танго.

Институт стоял полутёмный и пустой. Возле освещённой двери какой-то аудитории на втором этаже, выходящей окнами на Мойку, толпились наши девчонки и тряслись в предэкзаменационном мандраже. Первой сессией в деканате всех запугали так, что слабонервные теряли дар речи и чувство реального. Если студент заваливал первую сессию, его отчисляли навсегда. Начиная со второй, хвосты можно было тащить до пятого курса. Такая жестокая игра. Пришёл Василий Васильевич и разложил на столе экзаменационные билеты. Меня пропустили первым, предполагая, что отвечать на вопросы я буду до самого вечера. Вытащив билет, я сел к окну готовиться и смотрел, как над Юсповским дворцом алеет рассвет. По льду Мойки бежала какая-то непослушная собака. Её хозяйка шла по набережной и что-то ей орала, но слов я не слышал. Я думал о Ленине. Вот же сука, понаписал всякой хрени, погубил миллионы людей, а я должен этому долбаку всё объяснить в лучшем виде, оправдать его злодеяния и выписать орден. А лучше два. У Василь Василича торчали синие кальсоны из-под брюк и, перехватив мой взгляд, он пригласил меня к ответу. Я молотил языком какие-то междометия до полного рассвета. Мне показалось, что уже пришла весна, а Стремилов сидел с закрытыми глазами и мерно кивал головой. Почуяв длинную паузу, он выкатил на меня свои бесцветные партийные глаза и многозначительно произнёс не звук, а слово «НУ?!» Я помолотил молотилкой ещё, что-то про скорую победу коммунизма и снова заглох. Девочки, давно готовые рассказать всё и про ХVII съезд РСДРП, и про культ личности Сталина, про всё, что будет с нами после коммунизма смотрели на меня с отвращением и нетерпением.

— Что? Всё? — повторил свой мерзкий вопрос Стремилов.

— Нет, я ещё могу, но не хочу задерживать — пробормотал я.

— Кого задерживать? Я не тороплюсь. Мы, кажется, о Ленине говорим.

— Да-а. Но-о.

— Вы, что, не здоровы?

— Очень, очень, Василий Васильевич.

— Больше тройки за такой ответ я поставить не могу. А это стыдно. Вы коммунист?

— Нет, что вы. Я ещё комсомолец. Это Целов коммунист. А я нет.

Стремилов глубоко, огорчённо вздохнул и начал выводить своей костлявой рукой в зачётке какие то знаки. Сердце прыгало от радости, на улице запели птицы, солнце ярко светило в окно. В коридоре я заглянул в зачётку и обомлел. На первой строчке моей зачётки красовалась, выведенная рукой профессора, длинное чёткое клеймо, «удовлетворительно». Есть! Даёшь космос!