Истории, связанные одной жизнью

В ЛИАПе было организовано три факультета: радиотехнический, авиационного приборостроения и электромеханический. К тому моменту, когда я появился в институте окончательно, эшелон со студентами из Ташкента уже прибыл, ребят расселили в общежитии, и почти завершилось распределение по новым факультетам. Наибольшим спросом пользовался первый факультет – радиотехнический. Я, если бы очень захотел, смог на него попасть, но почему-то предпочел второй – приборостроительный. Меня зачислили, скорее всего, условно, так как документов моих, как я уже говорил, в Ленинграде еще не было. Но место в общежитии дали. Я попал в комнату, в которой жили два моих товарища – Марк Одесский и Миша Туровер. Также как и в нашей ташкентской, в этой комнате тоже было десять жильцов, но память моя дала сбой и помню я, включая нас троих, только девятерых: Изю Бро, Толю Чудновского, Радика Шапиро, Мулю Горбунова, Рувима Гельфанда и Зюню Дрейзиса. Опять компания как на подбор. Но об этом чуть дальше.

Комната наша была на втором этаже, как раз напротив выхода на лестничную площадку и туалета. Первую зиму мы прожили с забитыми фанерой окнами, но при терпимой температуре. Беда была в другом – крысы. Во время войны здание пустовало, и крысы решили, что эта территория им отдана на вечное пользование. Они время зря не тратили и расплодились в неимоверном количестве. Переборки, полы и потолки были пронизаны их ходами и лазами так, что проблем с перемещением и общением у них не было. Днем, правда, они вели себя достаточно прилично: мы их почти не видели и не слышали. Но с наступлением ночи.

Только мы гасим свет, как сразу же между кроватями и, конечно, под кроватями появлялись столбики. Некоторое время они выжидали, наверно, ждали, когда мы заснем, но кто-то из них не выдерживал, кровь горячая, и делал первый прыжок. После этого вся стая срывалась с места, и начиналась дикая скачка. Крысы, а их готовилось к ночным развлечениям в нашей комнате не менее десятка полтора-два, прыгали через кровати, уже не обращая внимания на то, спим мы или нет. Представление было фантастическим. Иногда мы вскакивали, кричали, зажигали свет, и это действовало – крысы мгновенно исчезали. Но не спать всю ночь мы не могли и. Крысы не только развлекались, но и старались добраться до наших жалких припасов. В тумбочках держать продукты было невозможно. Да что продукты, крысы не брезговали и нашей обувью. Ботинки прятали под подушку, хитроумным способом крепили к потолку. Рано или поздно, но это должно было произойти. Прямое столкновение. И, конечно, судьба выбрала меня.

Однажды, во время очередного представления, одна крыса наверно плохо рассчитала свой прыжок и со всего размаха плюхнулась на меня. Не помню, спал я уже или нет, а сон у нас тогда был хороший, но я непроизвольно сделал движение рукой, чтобы сбросить неожиданно возникшую “приятную” тяжесть. И она хватанула меня за руку. Не знаю, зубами или когтями, но до крови. Это событие переполнило чашу нашего терпения, и мы объявили крысам-террористам войну. Мы и раньше обращались к администрации, но все без толку – только одни обещания. (Через полгода эти обещания все же были выполнены, и на следующий учебный год совместное проживание в общежитии двух народов на равных прекратилось.) А теперь. стоп. Я, было, собрался описать формы нашей войны с крысами, но понял, что жестокость даже по отношению к крысам есть жестокость, и лучше ее не описывать.

Все новые товарищи по комнате были хорошие ребята, и жить с ними было приятно и весело. Коротко о некоторых из них. Изя Бро обладал врожденным остроумием. Такие, как он, пятнадцать – двадцать лет спустя вызывали восторг зрителей в программе КВН. Нельзя не упомянуть и хорошего товарища с постоянной доброй улыбкой – Радика Шапиро. Толя Чудновский был поэт. Ни одно событие, ни один праздник не обходились без его стихов. Я не разыскал в своих архивах его стихотворение, посвященное переезду из Ташкента в Ленинград, которое стало фактически студенческим гимном первых выпускников ЛИАПа. Но два четверостишья ( или шестистишья) удалось вспомнить:

Прощайте, персики,

Прощайте, бублики,

Прощай, Ташкентский виноград.

Из края южного

Семьею дружною

Мы уезжаем в Ленинград

Все безобразия

Остались в Азии,

Горит Адмиралтейства шпиль.

И виден блеск его

В тумане Невского

Сквозь Туркестанскую жару и пыль.