Истории, связанные одной жизнью

Приближалась осень, дождливая холодная ленинградская осень. А я бегаю без пальто, все в том же артиллерийском кителе. Мало того, что прохладно, так еще и не очень прилично. Меня выручает Натан Коган, тоже выпускник ЛИАПа, но годом ранее. Он мне одалживает 1000 рублей, и я в тот же день покупаю пальто и, конечно, шляпу. А как же иначе – ведь я теперь инженер (кстати, опять напрашиваются сравнения: количество инженеров в нашем институте в конце сороковых было меньше, чем количество кандидатов наук в конце восьмидесятых). Но тут происходит чудо – я нахожусь в должниках у Натана всего лишь один день. На следующий день я выигрываю ровно 1000 рублей – по маминой облигации какой-то сталинской пятилетки, которую она мне когда-то дала в пачке с другими облигациями.

Я очень чувствовал отсутствие моих друзей. Мне явно не хватало того ежедневного дружеского контакта, который у нас был в течение шести лет. С замиранием в сердце я поехал в ЛИАП на первую после окончания института студенческую научно-техническую конференцию. Общежитие, почта, самолеты, сама “богадельня” – все было на месте. Не было самого главного – моих друзей. Хотя моментами казалось, что сейчас в коридоре появится родная душа.

Было грустно. Поэтому я был открыт для новой дружбы. Легче всего устанавливались контакты с бывшими лиаповцами, работавшими в НИИ-49. Это были Леша Данилин, Изя Крислав-Крикливый и, немного позже, пришедший на работу прямо в нашу лабораторию, мой соученик по группе Володя Соловьев, добрый парень, верный товарищ на долгие годы. Все они тогда были еще холостыми, и мы часто собирались, немного выпивали, играли в преферанс. Какой-то отдаленный отзвук от прошедшего студенчества.

Проявлялись взаимные дружеские симпатии и с некоторыми из моих новых сотрудников. Прежде всего, я выделю из них Измаила Ингстера, Николая Чередниченко, да и моего непосредственного начальника Григория Львовича Рабкина. Но ближе всех мне стал Женя Ельяшкевич и его быстро образовавшаяся семья. Однако эта близость никогда не переходила в область задушевных (скорее всего, это неточное определение) отношений, характерных для моих студенческих друзей…

Я уже упоминал о том, что после окончания артиллерийского училища Сеня Фиранер получил назначение в Ленинград. Он, в звании лейтенанта, работал на действующем полигоне, в общем-то, в месте не абсолютно безопасном – там проходили боевые испытания новейших артиллерийских систем. Ему, в отличие от меня, сразу же дали комнату в большой коммунальной квартире. Вроде все нормально – служи и расти. Но Сеня решил и, наверно, правильно решил организовать себе запасной жизненный путь – он поступает на исторический факультет заочного отделения Педагогического института. В это время мы с ним довольно часто встречались – ведь оба еще были холостяками, а шлейф наших отношений тянулся издалека и издавна. Телефонов у нас тогда не было, мы приходили друг к другу, но не всегда заставали дома. Вспомнилась одна наша встреча, случайная встреча, лоб в лоб, на улице, кажется, на Садовой. Меня удивил его явно встревоженный вид и еще больше удивили слова: “Юрка! А ты говоришь, Бога нет, но ведь во всем мире есть только один человек, который может мне сейчас помочь, этот человек – ты, и ты же идешь мне навстречу!” Оказывается, он шел на экзамен по французскому языку, которым, по его словам, последний раз занимался еще вместе со мной, в седьмом классе – это все, конечно, для красного словца. Но хочет он, ни много, ни мало, чтобы я пошел и сдал этот экзамен вместо него. Я опешил, но, честно говоря, меня больше смутила не столько моральная сторона этой авантюры, сколько ее выполнимость. “Во-первых, я тоже уже несколько лет не держал в руках французские книги – меня сейчас больше интересует английский, а, во-вторых, мы с тобой совсем непохожие люди и я хоть и офицер, но только лишь запаса”. “Смотри, вот направление на экзамен, здесь нет моей фотографии, а экзамен должен состояться не в институте, а в квартире преподавателя, вот в этом доме” – и он указал на дом, который располагался неподалеку, на противоположной стороне улицы. Преподавателей оказалось двое, и оба – женщины, одна чуть постарше. “Вы знаете, нам неясен уровень вашего французского, какой-то перекос: что-то вы умеете блестяще, а что-то вы вообще не знаете. Мы это связываем с вашим офицерским статусом. Ставим вам четверку”.