Истории тёмного королевства (СИ)

У тебя, в общем, есть уже сын, но это такое… Мелочи. Ну подумаешь, подростковая влюбленность рождением ребенка закончилась, никто ведь от этого не застрахован, правда? Ты честно поступил, деньги на аборт предлагал, а потом — на содержание сына. Она гордая, а, скорее, дура, сама отказалась. А ты ведь своих слов дважды не повторяешь. Так что, растёт этот сын, плод мимолетной страсти, один, ну и поделом. В конце концов, не на улице, не голодает. С тебя и взятки гладки. Она, глупая, знала, на что шла, выбирая ребенка.

Потом наступает зрелость и первые седины в волосах блёкло вырисовываются. Но ты этого, конечно, не боишься — нечего тебе бояться. Совсем. У тебя уже почти всё есть — успешная карьера, репутация делового человека, сын-подросток, что радует успехами в спорте и послушанием, потому что позиции ваши жизненные совпадают. Да, он таки стал твоим достойным продолжением. Иначе и быть не могло, естественно.

А потом — мигом — юность разливается по венам твоего сына. И это — сложный момент. Он бунтует. Дружит не с тем, с кем нужно (ибо, кто сказал, что дружба бывает без выгоды?), любит не ту, что нужно. А тут еще и жена, всегда такая покорная, взбунтовалась. Ты дал слабину. И, конечно, всё начинает рушится. Одновременно. Всё и сразу. Город взбунтовался против тебя, мэра, жителям похеру, сколько всего ты сделал, чтобы их задницы в тепле было, всё им мало. Финансы по швам трещат. В городе проблемы снежным комом накатываются. И ты горишь. Пылаешь. Тонешь.

А потом — болезнь. Она не приходит просто так. Лишь когда твой организм гнилой. Когда твоя душа с самого начала отравлена, финал твой предрешен. Жаль, что понимаешь это, стоя на краю. Перед тем, как рухнуть в пропасть.

Но, когда ты за миг от падения в бездну, всё настоящее выходит на поверхность. И ты вдруг понимаешь — с удивлением, изумлением, болью, благодарностью, ужасом, со смесью этих странных и сложных чувств, что на самом деле было в твоей жизни важного.

А там — женщина, которую ты оставил и сделал несчастной из-за своих амбиций. Но она не ненавидит тебя. Злится, укоряет, может, немного злорадствует. Но не ненавидит.

Сын, который был тебе не нужен. И тебе никогда не заслужить другого отношения от него, кроме презрительного снисхождения. Но он тоже тебя не ненавидит.

Другой сын, с которым ты часто, прикрываясь благими намерениями (потому что они казались тебе благом), был грубым тираном, бесчувственным бревном, потому что думал, что цинизм научит его жизни лучше, чем любовь. И он старается подавить в себе неприятие, несогласие, но тебя не ненавидит.

Невестка, на которую всегда смотрел как на пустое место, ведь что с неё, милой, идеальной, правильной, хорошей девочки, возьмешь? Разве она способна быть музой для твоего сына, быть ему настоящей поддержкой и опорой? И она прощает тебе всё, вытирая горькие слёзы, смахивая с бархатных ресниц.

Жена, которой ты причинил столько боли, что она могла бы тебя возненавидеть с лёгкостью, тоже рядом. Прощается с тобой взглядом, в котором только сочувствие и философское: «Ну что ж, значит, так нужно». Но не ненависть.

И маленький внук на руках, прижавшийся к твоей груди, славно сопящий и шепчущий самое прекрасное, что тебе в жизни доводилось слышать — «Дедушка, я люблю тебя!»

Слова, ради которых стоило жить. Даже в таком дерьме, в каком ты. И в какое ты окунал других.

Жизнь — это калейдоскоп черных и белых красок, обманчиво кажущаяся каруселью цветных. Твоя жизнь, Дэн Скотт, — чёрный цвет. Хорошо хоть, прощаясь с нею, ты видишь цвет белый.

Хорошо, что хотя бы перед уходом ты это заслужил.

========== 125. Хейли Скотт ( “Холм одного дерева”) ==========

Я боялась любить Нейтана Скотта. Он, крутой парень, избалованный отцовскими деньгами и вниманием девушек, классный баскетболист, подающий надежды, сын своего отца, плохой мальчик, продолжение того самого Дэна Скотта, который испортил жизнь Лукасу, моему лучшему другу, моему единственному другу, названному брату, и его прекрасной маме. Каждый раз, когда он смотрел на меня, у меня мурашки по коже бежали, но я боялась себе в этом признаться. Списывала этот мандраж, приятную дрожь, на что угодно — на ветер, рвущий верхушки деревьев, на остывший чай, на простуду, которую умудрилась подхватить так не вовремя. Всякий раз, когда краснела от его наглых, но приятных комплиментов, пыталась себя убедить, что это от того, что я попросту не привыкла к комплиментам, получаю их не так часто (от Люка не считается), а не потому, что они мне безумно приятны. Когда по вечерам, лежа в кровати и едва закрыв глаза, я видела, как губы Нейтана нежно касаются моих губ, как его ладонь гладит мою, как пальцы нежно приподнимают юбку, но пыталась себя уверить, что это от того, что у меня всё ещё не было секса, организм требует, а образ — ну, единственный парень, который рядом (Люк не считается). Был бы ближе кто-другой, не Нейтан Скотт, представляла бы его, другого.