История

32. Чернь со всего города, смешавшись с рабами, уже заполняла Палатин и нестройными возгласами, словно требуя нового зрелища в театре или цирке, призывала убить Отона и покончить с заговором. В криках их не было ничего серьезного и искреннего: еще не кончился день, а они с равным пылом уже требовали вещей противоположных; просто по традиции принято льстить каждому принцепсу, приветствуя его до неприличия громкими и развязными возгласами и выказывая ему преданность, на деле ни к чему не обязывающую.

Между тем Гальба все не мог решить, какому совету последовать. Тит Виний считал, что нужно оставаться во дворце, выставить стражу из рабов, укрепить все подступы и не выходить к охваченным яростью мятежникам. Он убеждал Гальбу дать виновным время раскаяться, а честным людям - сплотиться. Преступлению, говорил он, нужна внезапность, доброму делу - время; выйти из дворца, если понадобится, можно и позже, а вот можем ли мы в случае неудачи возвратиться, зависит уже не от нас.

33. Остальные полагали, что следует действовать быстро, пока заговор, до сей поры бессильный, не разросся. Кроме того, утверждали они, Отон, тайком ушедший из храма и уведенный в лагерь, где никто его не ожидал, будет еще некоторое время чувствовать себя неуверенно; если же мы станем медлить и терять время в бездействии, то он успеет научиться вести себя как принцепс. Нельзя дожидаться, пока он, договорившись в лагере с преторианцами, на глазах у Гальбы взойдет на Капитолий, в то время как наш великий полководец со своими доблестными друзьями будет сидеть запершись во дворце, спокойно взирая на все происходящее и готовясь мужественно перенести осаду. Славную помощь окажут нам рабы, если ослабеет единодушие, владеющее собравшимися здесь, если - что гораздо важнее - угаснет первый порыв возмущения, их охвативший. Нет спасения в позоре. Если уж должны мы погибнуть, надо идти прямо навстречу опасности: нам это принесет славу, Отону еще больший позор. Когда Виний стал возражать против этого плана, Лакон, подстрекаемый Икелом, бросился на него с угрозами. Их домашние распри неуклонно вели государство к гибели.

34. Гальба не стал долее медлить и присоединился к тем, чей план, казалось, сулил больше славы. Сначала, однако, в лагерь преторианцев послали Пизона, рассчитывая, что он скорее добьется успеха, как отпрыск очень знатного рода, человек, лишь недавно вошедший в милость и противник Тита Виния. Трудно сказать, был ли Пизон действительно его врагом или враги Виния хотели в это верить: всегда легче считать, что людьми движет ненависть. Едва Пизон ушел, пополз первый, смутный и ненадежный, слух, будто Отон убит в лагере преторианцев. Как обычно в таких случаях, сколь бы ни была лжива передаваемая новость, нашлись люди, утверждавшие, что они при этом были, видели все своими глазами, и присутствовавшие, кто с радостью, а кто и по легкомыслию, поверили молве. Многие же считали, что отонианцы, уже замешавшиеся в толпу, пустили и раздувают этот слух, чтобы обмануть Гальбу радостной вестью и выманить его из дворца.

35. При этом известии не только народ и бессмысленная чернь разражаются рукоплесканиями, но даже позабывшие страх и осторожность всадники и сенаторы разбивают двери дворца и устремляются во внутренние покои, стремясь попасть на глаза Гальбе, громко жалуясь, что их опередили и не дали отомстить за нанесенные императору обиды; скопище глупцов, хвастунов, пустословов, в минуту опасности, как оказалось дальше, ни на что не способных решиться. Не понимал никто ничего, судили и рядили все. Наконец, Гальба, убедившись в невозможности установить правду и видя, что все повторяют одно и то же, надел панцирь и сел в носилки: он был стар и слаб и не мог устоять на ногах среди напиравшей на него толпы. Еще во дворце ему встретился телохранитель Юлий Аттик, который, показывая на свой окровавленный меч, крикнул, что убил Отона. "А кто тебе приказал это сделать, друг?", - сказал Гальба, до конца остававшийся беспощадным к солдатскому своеволию, бесстрашным перед лицом опасности, не поддающимся на угодливость и лесть.