История афинской демократии

Трудно в точности обозначить права и функции ареопага: по всей вероятности, они и не были ясно определены, и сама эта неопределенность могла в свою очередь способствовать расширению сферы влияния ареопага. По выражению одного древнего свидетельства, почти все дела по проступкам и нарушениям закона подлежали его ведению. Но ареопаг был не только высшим судилищем: это был в известном смысле государственный совет и учреждение с религиозным характером, с полицейской и цензорской властью, а главное – с большим политическим влиянием: ареопагу принадлежала высшая контролирующая власть над действиями должностных лиц и даже над самой экклесией, народным собранием: он был «всеобщим блюстителем и стражем законов»; он пользовался правом veto по отношению к постановлениям народного собрания и, следовательно, влиял на весь ход государственной жизни.

В силу своей древности окруженный особым нимбом, по преданию – создание самих богов и судилище, перед которое являлись даже сами бессмертные, составленный из избранных лиц – бывших архонтов, с честью исполнявших свой долг, – ареопаг долго обладал особенным нравственным авторитетом. В чрезвычайных случаях он мог прибегать и к чрезвычайным мерам. Во время борьбы с персами за независимость, особенно в момент вторжения Ксеркса, ареопаг, поддерживая Фемистокла, проявил энергию и патриотизм, что, конечно, еще более подняло его нравственное влияние и авторитет, так что годы от Саламинской битвы до начатой Эфиальтом борьбы Аристотель в «Афинской политии» выделяет даже в особый период главенства ареопага – главенства, при котором, говорит он, дела афинян шли хорошо; афиняне имели успех в войне и приобрели славу среди эллинов.

Таким образом, как раз в то время, когда в Афинах особенно усиливается демократический элемент, возвышается и ареопаг, представитель другого, противоположного начала. Но главенство ареопага, о котором говорит Аристотель, продолжалось только около 17 лет, мало-помалу клонясь к упадку: оно не могло быть продолжительным, оно противоречило общему ходу и направлению афинской истории. Между ареопагом, этим воплощением и блюстителем старины, этим оплотом и средоточием партии аристократической, и господствовавшим тогда в Афинах демократическим направлением столкновение было неминуемо. Коллегия, по самой своей сущности чисто аристократическая, ареопаг, со своими пожизненными и не подлежащими ответу членами, стоял теперь одиноко среди других учреждений Афин, составляя резкий контраст остальному строю этой демократической республики с ежегодно избираемыми и ответственными должностными лицами. Многие из тех прав, которыми пользовался ареопаг – особенно право veto, – оказывались ненавистным и лишним тормозом для окрепнувшей демократии и казались уже анахронизмом. Новые идеи с трудом проникали в ареопаг; новые интересы и новые стремления, которыми жило афинское общество, были чужды, не понятны ареопагитам, людям большей частью престарелым, представителям уже отживших поколений. Обновление состава ареопага совершалось медленно; долго еще большинство состояло из прежних архонтов, вышедших из рядов первого класса; а главное – дух, царивший в этом учреждении, был слишком могуществен, и вновь вступающие члены, представители хотя бы и других общественных слоев и других воззрений, подчинялись в свою очередь этому духу. Тут действовали своего рода esprit de corps и строгая, выработанная в течение долгого ряда поколений традиция. Изменить ей, отступить от установившегося направления – это был такой предосудительный для ареопагита поступок, на который редко кто из новых членов имел смелость решиться. Притом даже те, кто честно исполнял свою обязанность в качестве архонта, подвергались докимасии перед ареопагом, прежде чем вступить в него, и понятно, что ареопагиты, вероятно, тщательно старались не допускать в свою среду лиц, известных за особенно ревностных демократов. Докимасия тут могла легко обратиться в подбор единомышленников. Среди происходившей в Афинах внутренней борьбы ареопаг являлся не бесстрастным зрителем или посредником, а представителем и органом партии, главным средоточием и оплотом всего, что было враждебно дальнейшему росту демократии.