История Аквариума. Книга флейтиста

И тут я вижу, что нам на встречу движется телеграфный столб. На самом деле он стоит, но мы-то едем. Да стоит так близко к вагону, что аккуратно приходится Женьке прямо по голове, ну и соответственно по всему другому…

Я начинаю махать ему руками… Но мои действия мало чем отличаются от всего того, что я только что делал. Я кричу, а он, ясное дело, не слышит меня – колеса-то стучат, и не меняя положения продолжает мне что-то кричать… И висит дальше…

В общем как в страшном сне, когда все рушится вокруг, а ты словно одеревенел, замер, застыл, не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой и ничего не можешь ни сделать, ни сказать… Я понимаю, что все, ещё мгновение и… И вдруг он исчезает в вагоне! Чья-то рука втаскивает его внутрь…

Я вкатываюсь в свой тамбур и что есть сил мчусь на противоположный конец вагона.

На площадке застаю уникальную картину – стоит Женька и на чем свет держится, отчитывает литовского проводника, женщину, за то что она нарушает его конституционное право висеть где он хочет и махать кому он хочет, и чем хочет!

Проводница стоит и не понимает откуда здесь этот, т.е. Женька, человек? Откуда я, откуда вообще мы здесь взялись? Почему в вагоне едут люди? Ему и невдомек, так же как и Женьке, что только что один из них другому жизнь спас…

«Кальвадос» и темное пиво словно уже не по рельсам несут этот вагон, а вырвав из тверди земной, отцепив от проводов и дорожной суеты выводят на орбиту какой-нибудь другой планеты, типа Марс, одевая в латы и вручая копье, для бесконечных побед над всеми дорогами мира. Ценность жизни и вещей, окружающих нас, начинает терять смысл и отступать. Время перекатывается через край ладоней и звонко ударяется о край чего-то твердого, похожего опять на земную твердь.

Я оглядываюсь и вижу того же Женьку, швыряющего в кусты самое дорогое, что может быть у молодого 25– летнего гения – его «Premier», его рабочий барабан…

Стоп! Мы уже в Риге! Поезд закончил свой ход. Действие «дорожной смеси» продолжается… Жизнь кончена!

Заботливые медики называют это – абстинентный синдром, сами мы это зовем проще – похмелье. Но это ни то, и ни другое. Это бинарный «Кальвадос» или психотропное пиво! Это не мы, это наши тени. Это не Клайпеда, и это не Рига!… А где же Карлис? Его и след простыл. А был ли он, Карлис? Был ли след? «Иванов на остановке, в ожиданьи колесницы, в предвкушеньи кружки пива в понедельник утром жизнь тяжела… А кругом простые люди, что толпясь заходят в транспорт топчут ноги Иванову наступают ему прямо на крыла… Бом-бом-бом, бом-бом-бом, бом-бом-бом…»

Глава 9 Эра звукозаписи

Восьмидесятые покатили, как этот поезд «Клайпеда – Рига», не имея обратной силы и одаривая налево и направо нас новизной во всем неожиданной и принципиально отличающейся от всего предшествовавшего… Тропилло начал новую эру в истории «Аквариума». «Аквариум» начал историю Тропилло.

Летом и осенью 80 года я вместе с Севой снимал квартиру в доме по улице Кораблестроителей. Светлая и чистая, она была открыта не только для «системных» знакомых тогдашней севкиной спутницы, но и служила репетиционным местом для группы. Там мы впервые и заключили словестное соглашение, что начнем новую жизнь и полностью погрузимся в мир звукозаписи. Андрей Тропилло это гарантировал и Андрей это начал осуществлять.

Время опять заторопилось вспять. Его вновь никто не держал. Оно опять никого не интересовало, как ранее на Песках…

Пошел отсчет на дом пионеров, ставший пионером во всем, что предстояло в недалеком будущем.

А творилось это будущее в стандартном помещении, сооруженном для обучения детей, со всеми характерными для таких строений классами, залами, подсобками, туалетами.

Две стандартные мраморные лестницы по флангам и учебные коридоры на каждом этаже. Все как у людей, только детей там было не так и много, и то только по вечерам, словно семей с детьми во всем районе и было-то раз, два и обчелся.

Так что на фоне абсолютного затишья, не в пример любой школе, где детские голоса на перемене зашкалят любой микрофон, там было тихо, как в студии звукозаписи на настоящем радио.

Напротив этого здания был почти ветхозаветный сквер, только без дуба и масляничных деревьев, выполненный в стиле оставленной «после строительства» растительности. Деревья вперемешку со строительной грязью. Он служил в те времена для нас частым укрытием от шумных трамваев, с упрямством дервишей направлявшихся то в сторону Коли Васина, то от него. Он давал свой приют в те долгие часы ожидания, пока Тропилло наконец доедет и уже не к означенному часу, а хотя бы просто сегодня. Часто нам везло и мы с Андреем находили друг друга.

Тогда двери дворца раскрывались и в конце коридора последнего этажа нас ждала студия, микрофоны, магнитофон и работа «до упаду», в буквальном смысле этого слова.