История Аквариума. Книга флейтиста

Начальное оборудование студии состояло из двух огромных магнитофона «Тембр», обладающих студийным качеством, но имеющих все те же две дорожки, правда, в варианте их параллельного использования в одном направлении выходило уже в два раза больше. Они обладали новым для нас свойством – писать можно было одновременно на все четыре дорожки и на всю ширину пленки. А это уже кое-что. Почти как у The Beatles в их шестидорожечном варианте.

Второе отличие от любой другой студии тех времен состояло в пианино, превращенном, так же как и в своё время на Песках при помощи кнопок, в honky-tonk piano.

Для профессионалов расскажу – для получения такого эффекта необходимо запастись коробкой металлических кнопок и методично воткнуть их в каждый молоточек, что ударяет по струнам, в том месте, где он соприкасается непосредственно с этой самой струной. Желательно по две! От этого звук становится с металлическим привкусом и первоначально начинает напоминать клавесин, но если разыграться всерьез, то выходит клавесин с этаким драйвом. Чем honky-tonk piano и является.

Напомню, что клавесин – инструмент щипковый и достоинствами пианино, типа piano и forte не обладает, а посему и звук его до очарования красив, но ровен и спокоен как протвинь для пирога.

Следующим сумасшедшим по тем временам свойством студии были две раздельные комнаты – одна для магнитофонов и звукорежиссёра, другая для микрофонов, инструментов записи и музыкантов. Это очень важное подспорье психологического свойства. Самое труднопреодолимое свойство любой многоканальной студии – тишина. Отсутствие общения с другими музыкантами, наушники, заменяющие любой контакт и, что самое главное, магнитофон, который фиксирует малейшие шероховатости твоего исполнения уже в студийном качестве. К такому быстро не привыкнуть.

И это меняло всю картину, что была раньше. Приходилось учиться всему с нуля. Как стоять, как располагать микрофон.

Для флейты например никак не подходит стандартное положение, которое мы занимаем, когда подходим к микрофону.

Основной принцип звукоизвлечения этого инструмента заключается в том, что струйка воздуха, которую вы направляете в сам инструмент, касаясь его делится на две равные части и одна остается в нем и рождает звук, другая же улетает в воздушное пространство. Так вот если логически рассудить, то это самое пространство и занимает микрофон, стоящий перед вами и он ловит тот ветер, что вы создаете, а звук, который производит на свет ваш инструмент, ему уже почти не уловим.

Вот и выходит, как не старайся – все без толку. Если же сместить микрофон чуть вправо, подальше от «ветренной» дырочки, то новая проблема – начинают стучать клапаны, на которые ты нажимаешь и флейта превращается ещё и в барабан… Короче, как не подойди, то с точки зрения звукозаписи – сплошные «но»!

Что там говорить – для Chick Corea перед концертом в Лозанне восемь часов устанавливали микрофоны к роялю, чтоб записать концерт. Это только для одного рояля! И больше ни для чего! Я не помню когда мы в эти дни ели. И что? Тот кто ел, может и помнит, я – нет. И не помню, и не ел, наверно.

Как мучился Сева со своей виолончелью, чтоб добиваться примерно того же – чистого виолончельного звука. Его инструменту досталось больше всех. Его не единожды сверлили сверлом, чтоб вставить туда проводки и приделать всякие штуки, типа звукоснимателей или приборчиков, называвшихся тогда – потенциометрами. Это давало возможность управлять громкостью и тембром виолончели, а заодно делало Севу самым загадочным человеком на сцене, поскольку он был обладателем самого таинственного инструмента во вселенной.

Глава 10 «Дай мне напиться железнодорожной воды…»

Зима «Железнодорожной воды» проходила в Комарово 43. Там на весь снежный период Боря снимал дачный домик. Очень полезно и для здоровья, и для творчества, и просто так… Кому, как не городскому жителю, понимать прелесть такого положения дел. Кроме свежего воздуха, принцип загородной жизни даёт возможность полностью посвятить своё личное время себе, а точнее сохранению собственной персоны ну, например, от холода.

Не думайте, что в те времена под Ленинградом были такие дачные строения, как теперь – из камня, на много этажей, с водопроводом, канализацией и телефоном (сотовых ещё не изобрели). Нет! Простая, практически фанерная конструкция – летний домик, без душа и ванной, но с дровяной печкой – вот и все что включала в себя вся конструкция.

С первого же мгновения, как вы только добирались до него каким-нибудь декабрьским или январским вечером, вашим основным занятием становится не телевизор, которого к тому же и нет, а поддержание очага. Прямо романтика шестидесятых. Но я что-то не о том…

Частыми гостями этой зимней обители обители были и мы. Приезжали кто как мог и когда мог. У дома постоянно возводилась снежная «спец» баба, причем чаще в вечерне-ночное время и людьми, одетыми примерно так же как и она, только без ведра, метлы и морковки.