История альбигойцев и их времени (часть вторая)

Действительно, важное в специальном историческом исследовании, оно теряет особенное значение при другой программе изложения. Но вообще вопрос о точном начале инквизиции самый темный и запутанный. Тем не менее мы старались и постараемся разрешить его на основе исторических фактов.

Инквизиция, повторяем, развилась незаметным путем. В силу того, что фактически она существовала всегда, и притом отражалась на многих весьма чувствительно, все позднейшие документы касательно ее организации и устройства имели лишь теоретическое значение. Она шла не из бумаг в жизнь, а обратно. Потому мы относительно долго рассказывали о ее первоначальном периоде. Мы хотели показать, каковы были корни этого учреждения, почему оно было так живуче, почему все деятели Римской Церкви, после отцов ее, сходились в сочувствии к нему, почему самые передовые люди эпохи только способствовали его торжеству. Мы не отличаем жертв первой инквизиции, эпохи собственно альбигойской (XIII столетия), от жертв нетерпимости вообще, где бы они ни были, потому что на исторический взгляд оба эти понятия сходны, потому что нисколько не легче было страдать прямо от грубой силы или от той же силы, лицемерно прикрытой законом.

Но что подразумевается под первой инквизицией? Этот термин выражает совокупность двух понятий: особого судопроизводства и участия в нем так называемых нищенствующих монахов. Самый принцип наказания, участие светской власти — все это вырабатывалось ранее той историей, течение которой мы пытались представить читателям. Первое понятие сделалось фактом в 1229 году; второе, особенно спорное, в 1233 году.

В рукописях королевского испанского архива, в сборнике документов католических соборов, имеется окружная булла Григория IX от 8 ноября 1235 года. В ней предлагается соблюдать относительно еретиков известные законы 1231 года, направленные против римских патаренов, и ввиду того, что доминиканцы особенно успешно ведут борьбу с еретиками, им предписывается исполнение буллы. При этом делается ссылка на бреве 20 мая 1233 года, обращенное к доминиканскому приору Ломбардской провинции, в которой действовали способнейшие из проповедников.

Надо было ожидать, что доминиканцы постараются сохранить это драгоценное для них бреве, в котором только они одни пред глазами всей Церкви призваны быть искоренителями ереси, не уничтоженной оружием крестоносцев Монфора и рыцарством Франции. Действительно, после тщетных поисков в фолиантах папских булл и церковных грамот, встречаем у доминиканского историка тулузского монастыря текст этого документа, правда, не совсем полный. Он начинается негодованием папы на дьявола, который заразил тулузские пределы.

«Не будучи достаточно сильны, — продолжает Григорий IX, — остановить такое поношение Создателя, но желая прекратить эту опасность гибели для душ заблудших, мы просим тебя, убеждаем и приказываем сим апостольским посланием, под страхом божественного суда, дабы ты тех из братьев, вверенных тебе, которые научены закону Господню и которых ты признаешь склонными к этому делу, разослал по разным сопредельным местам твоего надзора, дабы они поучали клир и народ общей проповедью, где сочтут ее удобной. Для основательного неполно ния этого дела они изберут себе разные местности и за и мутся с особенным старанием еретиками и отлученными Если виновные и отлученные, будучи допрошены, не за хотят вполне подчиниться приказаниям Церкви, то братья станут исполнять относительно их наши справедливые статуты против еретиков, направленные на укрывателей, защитников и покровителей еретиков, действуя, однако, и пределах этих статутов».

Те, кто, отрекшись от ереси, захотят обратиться к Церкви, могут получить общение и отпущение по церковным обрядам и воссоединиться с нею, если того заслуживают, смотря по степени их заблуждения и по статутам. Папа да вал двадцатидневную индульгенцию тем, кто будет при сутствовать при проповеди доминиканцев; самим же братьям-проповедникам, которые возьмутся за это дело, давал полную индульгенцию во всех грехах, в которых они принесут покаяние (48).

В то же время, и даже несколько раньше, французские прелаты получили от папы извещение о предпринимаемой им мере. Григорий IX понял, что делает решительный шаг, отнимая от епископов право, которым они весьма дорожили. Папа обошел этот щекотливый вопрос довольно искусно. Он постарался накинуть покров на сущность дела, представить его мягче и при этом задабривал, льстил прелатам, не желая из понятных расчетов поселить раздор в администрации Церкви накануне предстоявших ей усилий, требовавших непременного единодушия.