История американской культуры

Важно отметить, что американское общество, менее закоснелое и менее стратифицированное, чем в Старом Свете, становилось все более приспособленным к веку науки, с каждым годом дававшей западному миру удивительные открытия – это свойство Америки все ярче проявлялось с каждым десятилетием. Между 1820 и 1835 годами основные университеты – Гарвард, Принстон, Колумбия, Йель, Дартмут – включили в свое расписание изучение рынка и основ бизнеса, то есть сделали шаг вперед, на который европейцы осмелились лишь через столетие.

Утопический социализм

Америка оказалась уязвимой для развившегося в Европе утопического социализма. Особенно это сказалось на практике формирования социалистических общин: земли было изобилие, она была относительно дешева, а самое главное, здесь уже давно утвердилась традиция снисходительного отношения к любым формам человеческого общежития, в частности, к способам землеустройства отдельных социальных групп, Еще в 1694 году в Пенсильвании возникло «Общество женщин, живущих в глуши». И в начале XVIII века на обширной территории от Мэна на севере до Техаса на юге в Америке начали создаваться различные сообщества, представляющие самые разнообразные идейные течения.

Наиболее известными были образовавшиеся в Новой Англии общины последователей социалиста-утописта Франсуа Мари Шарля Фурье, отражавшие его влияние на умы новоанглийской молодежи и последователей романтизма. В Новой Англии наиболее известными фурьеристами были Эмерсон, Готорн, Маргарет Фуллер, С. А. Дана. Увлеченные фурьеристы создали «фаланги» (виды поселений) в Брук-Фарме и в Фрутсландсе. Готорн очень живо описал жизнь такой фаланги в «Блисдейлском романсе», произведении, оканчивающемся трагически.

В Нью-Йорке того же направления придерживались Альберт Брисбейн, Хорас Грили, Генри Джеймс. Это были талантливые люди с сильными характерами. Созданные ими десятки общежитий нового типа существовали в разных углах Америки в поисках того, что они называли «Гармонией». Особо отличалась «Новая гармония» в Иллинойсе, для которой формулировал правила талантливый Роберт Оуэн. Он мечтал о городе, построенном и функционирующем по некоей идеальной модели, и постарался создать его в реальном Нью-Ланарке. Рабочие получили хорошие дома, школы, места отдыха. Оуэн устраивал лекции, писал книги и памфлеты, привлекая немалые массы молодежи. Его поселения назывались «кооперативами»; рабочие создавали общие потребительские союзы, пользовались преимуществом общественных закупок.

Социальные инженеры – начиная с Адама Смита, Дэвида Рикардо, Томаса Мальтуса, Дж. Б. Сэя, Фредерика Бастиа, Дж. С. Милля – соглашались в том, что существующая экономическая система фундаментально неверна. Мыслители и практики утверждали, что нашли вечные законы экономической жизни, основываясь на законах природы, – им нужно подчиняться, словно законам гравитации. «Laissezfaire»[2] (принцип невмешательства, доктрина, согласно которой государственное вмешательство в экономику минимально) воспевался как базовая основа экономики.

Нужно сказать, что в отличие от религиозных сект «анти-экономические» фаланги просуществовали недолго – всего лишь несколько лет, значительно меньше, чем такие религиозные движения как «трясуны», «амиши», «Моравские братья», не говоря уже о меннонитах, которые выжили, несмотря на давление основной массы общества. У фурьеристов не было объединяющей мощи религиозного порыва, страстной убежденности, истовости, которая отличала христианские секты периода «религиозного возрождения». Отсутствие организационного ядра, единой для всех «догмы» сказалось на том, что фурьеристские фаланги продержались только на первоначальном импульсе. Индивидуализм оказался слабо объединяющим фактором. Строго говоря, это движение никак не привлекло массы. Одиночки шли к «ферме Брука», квазиреволюционное движение на глазах превращалось в приключение. Группа талантливых людей думала о самоусовершенствовании, но вовсе не о вовлечении народа в общественное движение. Новоанглийские трансценденталисты сами отошли от идеи социального переворота. По целому ряду причин их способности не стали всеобщим достоянием. Страна жила своей жизнью, не приобщаясь к идеям талантливой молодежи. А их героем и идеалом заведомо был одиночка, «герой без толпы», мыслитель, по собственной воле ушедший в глушь – как Торо, как непобедимый охотник Натти Бумпо из романов Фенимора Купера. Эти восхитительные одиночки могли многое, но они не могли указать путь фурьеристским фалангам.