История Анчутки

И все же несмотря на это. Было нечто общее. Изначальное. То, что Анчутка чувствовал ко всему. Каким бы оно не было, какую форму бы не принимало, какое бы действо не свершало. Мысль, чувство, ощущение, эмоция, действо. Любовь.

От самых близких ему существ и людей отделилось две фигуры. С виду довольно человеческие. Одна остановилась в паре шагов. А вторая приблизилась вплотную к бесенку. И она была уже довольно оформившаяся. Проступали отдельные черты лица. Но все же общий портрет еще ускользал. Он улыбнулся бесенку и взял в свои руки цветок.

И тогда Анчутка понял, что ничего не понимает. И улыбнулся. Да какая разница. Тем более, если есть только оно одно. И как его не назови, оно будет. Хоть любовью, хоть горшком.

И тут что-то произошло и лотос стал испускать сияние цвета, глазом не определяемым, умом не называемое, но чувством воспринимаемое. И фигура протянула цветок Анчутке. То без промедления взял его в свои копытца, и тот раскрылся окончательно.

Бесенок вдруг осознал себя стоящим перед деревом, в одиночестве. А в руках у него был небольшой горшок для цветов. Серого цвета. И был он слегка теплый. Внутри него была земля. А из нее уже пробился слабый еще пока росток. Анчутка с нежностью посмотрел на него, и улыбнулся. Горшок отозвался теплом, а росток слегка качнулся.

Алиса, когда бесенок вернулся, сидела на камешке рядом со спящим дедушкой, и весело болтала ножками.

— Какой он красивый? А как его зовут? — спросила девочка.

— Не знаю, бее, — растерянно ответил Анчутка.

— Так давай спросим? Поставь его на землю. А то так я его не слышу.

Бесенок бережно поставил горшок на землю, и Алиса тут же произнесла:

— Говоришь, не знаешь, а сам имя ему дал.

— Бее, какое такое имя? Бее, я даже и не думал об, бее, этом.

— Как раз думал, — заливисто рассмеялась Алиса, чем разбудила дедушку, — И звать теперь его Горшок.

— Что, бее? Почему Горшок, бее? Это же, бее, не имя вовсе.

— А для него имя. И оно ему нравится.

— А кто это тут у нас, какая милая кроха, — это дедушка кряхтя подошел к горшку, лицо его было очень доброе при этом, глаза лучились теплом, — Да, все детки красивые. Такие крохотные, глазки большие. А вот вырастут, так и не понятно, куда все делось. Особенно пацанов сие касается. Мой оболтус, как был чуден в младости, а вырос, страхолюдина еще та. До сих пор не разумею, что такая удивительно красивая женщина, как твоя мама нашла в нем. Боялся, что ликом ты ему сподобишься, но миновала нас сия несчастливая чаша.

— Дедушка, но что ты такое говоришь, мой папа самый красивый. Да и если не так было бы, мамы бы его полюбила за то какой он есть, а не за внешность.

— Это-то да, — согласился дед, — но сие не удивительно. Отец то, кто у него. Как бы не я, кто знает, что за балбес бы вырос. Какой не путевый он был. Ох и намучился я в свое время с ним. Но все же дурь из него извел, и правильное в головушку его беспутную вложил.

— Да? А бабуля говорила, что отец по сравнению с тобой, когда ты был юн, тихоня коих еще поискать. И никого сумасброднее тебя не видывала во век.

— Что есть, то есть, — усмехнулся дед, — ох и наломал я в свое время дровишек. Вот одна история вспомнилась…

— Деда, мы с удовольствием послушаем твои истории, а пока есть дела и поважнее, — прервала корректно Алиса старика.

— Бее, это вы про того, бее, кто преследует Горшочка?

— Нет, — старик стал серьезен, — Кроха говорит, что оно теперь ему не угрожает. Перестало его чувствовать, а значит скоро отправится обратно, туда откуда вы пришли. А там, даже я чувствую, происходит что-то крайне плохое.

— Мне, бее, туда нужно вернуться, бее, как можно скорее.

— Не только тебе, ребятёнок тоже этого желает, — Маслай о чем-то усиленно думал, проявлялось это в том числе в том, что он незаметно для себя, начал зажевывать свою густую бороду, — И чего, даже заклятие это с себя снять более не желаешь?

— Хочу, но, бее, очень переживаю за своих, бее, друзей наверху, — объяснил Анчутка.

— Это то понятно, само собою разумеется. Но выбраться отсюда, крайне сложно. И тебе это не по силам. От горшочка пользы тебе не будет. Малютке еще расти и расти. Да и от нас толку нет для сего дела. Эх, коли был бы свободен Трехликий. Уж он то, точно тебе подсказал, а может бы и спровадил на вверх.

— А что, бее, с Трехликим? Бее, его как-то можно освободить?

— А говорите истории не рассказывать, а как же без них? — дед не без грусти усмехнулся, и поглядев на внучку, сказал, — Понимаю, понимаю. Постараюсь сильно историю не затягивать. Эх, быстрые вы, все вам в двух словах, да и чтобы все понятно было. Где вы таких рассказчиков сыскать собрались, что гением своим так блеснуть могут, и слов лишних не потратить, и смыслы глубокие раскрыть? Да и слушать надо уметь, вникать, не перебивать…

— Деда!