– Что решим, Андрюх? Что? Нам же не по двадцать лет, мне – тем более! Ты вон что умеешь, кроме статей своих?! Ни-че-го! Попробуй исчезни, прямо сегодня! Да все твои журнальчики через месяц-другой найдут какого-нибудь студентишку, который раза в четыре дешевле будет писать, пусть хуже, но в общем пойдет. – Штейн повернулся и посмотрел Андрею в глаза. – А я, ты знаешь, я прямо чувствую, что мне уже дороги нет назад, я ведь ни черта не умею, живу-поживаю лишь потому, что пытался ладить всегда и со всеми. Вот и сейчас, хочется выключить все телефоны и вообще ни с кем не видеться пару лет, но это дорога в никуда, уж я-то знаю… старик, жизнь она такая. Могу я, в конце концов, сказать эту сакраментарную фразу?
– Какую еще фразу? – спросил Андрей.
– Ну, типа: «Я же старше, поверь мне, старик… я знаю, о чем толкую…», – ответил Штейн и громко рассмеялся.
Андрей подхватил заразительный смех приятеля, поддавшись природному обаянию Штейна.
– Вот мы с тобой идиоты, да?! – сквозь смех орал Штейн. – Вот клоуны! Никогда серьезно не можем поговорить! Ай-й, не могу! Надо в церкви проповеди читать, вон у меня опыт какой!
Друзья быстро забыли про главную тему встречи и просто наслаждались обществом друг друга. Андрей показал сообщения Инны, на что Штейн сказал, что девушка и впрямь неглупая и увидеться с ней еще раз он просто обязан. Несмотря на будний день, настроение у обоих было приподнятое. За окном уже стемнело, хозяин квартиры включил телевизор для фона, отчего в комнате стало уютней и теплей. Приятели, как это принято у всех мужчин мира, находящихся в легком подпитии, принялись писать сообщения знакомым девушкам: Штейн написал Мелиссовой, потому что кроме нее никому писать не хотел, Андрей не удержался и написал Инне, мысленно ругая себя за необдуманные действия. Странно, но после нескольких бокалов виски радостью и хорошим настроением хочется делиться со всеми. В случае с мужчинами радостью особенно хочется поделиться с женщиной, и вовсе не потому, что под влиянием алкоголя те так жаждут телесного контакта, как многие ошибочно думают, нет, все это потому, что в моменты радости человек максимально одинок. Стоит начаться чему-то хорошему, все мы, как по какой-то заданной программе, сразу воображаем момент, когда это веселье закончится, а женщина, как известно, иногда может дать мужчине то самое чувство, что будто праздник не закончится никогда, и, как ни странно, красивое тело часто бывает тут совершенно ни при чем (но в немалой степени способствует этому).
Несмотря на полную солидарность с другом насчет Носова и всего остального, на грядущие события Андрею было плевать. Он понимал, в каком возрасте и положении находится Штейн, что он никогда уже не будет принадлежать себе и все такое прочее. Если тот хочет жить и дальше нормально, иметь возможность ездить на дорогой иномарке и покупать шикарные костюмы по цене подержанных отечественных машин, он просто обязан играть в начатую им игру, и он и дальше будет продолжать изображать «своего парня» везде и всегда. Андрей был другим. Да, он мог подстроиться под любую ситуацию, но ладить со всеми и каждым – это выше его сил. Штейн часто уходил от прямого ответа, когда его в шутку спрашивали, как это он умудряется всем нравиться, ведь это просто невозможно! На что он отвечал что-то типа «так надо», «потом поймете» или что-то в этом роде. В любой организации, на любом предприятии или в любой конторе всегда есть человек, который старается нравиться начальству, и, как правило, такие быстро сами становятся начальниками. Люди слишком любят себя, и отказаться от дополнительного внимания – это выше их сил. Петров хотел лишь одного – заниматься тем же и боже упаси чем-то другим. Он знал и отдавал себе отчет, что это сейчас, когда есть заказчики, готовые платить, когда у него есть хоть какие-то сбережения, он может делать вид, что ему плевать на весь этот театр, но вместе с тем он понимал, что Штейн на сто процентов прав, говоря, что стоит ему уйти в сторону, как вакантное место будет занято спустя пару дней. «Сколько нужно скопить, чтобы вообще не бояться завтрашнего дня?» – думал Андрей, глядя на усталого и немолодого уже друга, нервно клацающего кнопками пульта.
– Слушай, Сань, а что ты будешь делать, если Носов сделает так, что мы с тобой вообще работать в этой сфере не сможем? Я имею в виду, доконаем его окончательно, что тогда?
– Я превращусь в другого человека и все равно понравлюсь Носову, – ответил Штейн без промедления, будто только и ждал, когда его об этом спросят.