Без колебаний приняв вызов, Тесей бросается в пучину. Он опускается в подводное царство отца столь же бесстрашно, как Геракл и Одиссей спустились в царство подземное: герой выигрывает необычайный агон. Здесь совершенно недвусмысленно воспевается моральное превосходство афинянина (на фоне само собой разумеющегося физического совершенства).
Так сюжет защиты обиженных переплетается в этом дифирамбе с темой испытания могучего, отважного и благородного иницианта. Впоследствии вакхилидовский вариант широко известного мифа послужил основой для многочисленных рисунков на аттических вазах.
Гражданские идеалы Вакхилида сравнительно легковесны. Его поэтико-агонистическая ἁρετή далеко не так сложна и всеобъемлюща, как, например, у Ксенофана, Симонида или Пиндара. Мотивы благородства, самопожертвования, служения согражданам и отечеству почти не находят отражения в его победных песнях.
Главное, по мысли Вакхилида – счастье на состязаниях и везение в жизни, ибо
риторически вопрошает поэт.
Итак, славу и доблесть надо завоевывать на стадионах, призвав на помощь благосклонность богов. Победы же атлета обеспечивают ему расположение и смертных, и бессмертных.
Примечательно, что у Вакхилида (как и у Пиндара) в эпиникиях часто присутствует мысль о поэтическом искусстве как средстве увековечения имени атлета-аристократа, его славы и доблести:
Ни Пиндар, ни Вакхилид в своих предположениях не ошиблись: имена атлетов-победителей стали известны потомкам не столько благодаря мраморным стелам, сколько благодаря песенному дару поэтов.
К началу IV века до н. э. профессионализм в агонистике завоевал уже довольно прочные позиции. Но аристократам, разумеется, не было нужды становиться атлетами-профессионалами. А те, кто зарабатывал, выступая в агонах, себе на жизнь, вряд ли стали бы заказывать эпиникии в свою честь. Поэтому объектами для победных од Вакхилида неизменно являлись аристократы-любители и приверженцы агонистики. Ибо поэт, пишущий по заказу, вряд ли был бескорыстен.
В большой мере творчеству Вакхилида присущи идеи эпикуреизма.
Жизнь коротка (III, с. 74) – эта мысль является отправным пунктом для оправдания беззаботного веселья, бездумных развлечений, безоблачного и весьма легковесного счастья. Почти во всех эпиникиях физическое у Вакхилида преобладает над духовным:
О другом, так сказать, более «возвышенном» применении человеческой силы и здоровья у Вакхилида трудно что-либо прочесть. И участие в дружеских состязаниях, особенно же победа на них – высшая доблесть по мнению поэта.[445]
В V эпиникии, посвященном Гиерону, Вакхилид пересказывает миф о Калидонской охоте. Когда Геракл, спустившись за Цербером в Аид, встречает там Мелеагра, юноша скорбно повествует Пелиду о своей грустной участи, с гордостью рассказывает о подвигах, которые совершил при жизни, о тех, кто пал от его руки (причем сожалению о сделанном тут места нет). Но о чем же скорбит Мелеагр более всего? О том, что, умирая, он должен был проститься навсегда с молодостью, силой и красотой (V, 144–148). Это типичный герой греческой мифологии с необузданными чувствами, не умеющий и не желающий хитрить: могучий, отважный и прямой как на состязаниях, так и в бою. Он живет боем и для боя. Недаром Геракл даже в царстве теней принял Мелеагра за живого противника и приготовился, на всякий случай, к сражению (V, 72–76).
Основой удачи в бою и на состязаниях для Вакхилида (как и для Пиндара) неизменно остается покровительство богов:[446]
Болезни и бедность – вот два самых страшных врага человеческого счастья по Вакхилиду. Отнюдь не желая и не пытаясь анализировать корни этих явлений, поэт просто призывает всеми силами избегать этих двух несчастий, оставаясь, применяя терминологию атлетов,
Итак, нужно пользоваться радостями жизни, ибо это, по мнению Вакхилида, и является основным из компонентов доблести. Пользоваться, пока молод, силен и здоров, ибо