История античного театра

Различие заключается в том способе, каким трагедия подражает. Она подражает не при помощи рассказа, как эпос, а путем действия. Трагедия выводит перед нами актеров и заставляет их действовать, то есть исполнять то действие, которое она ставит своей целью воспроизвести. Говоря о разных способах подражания или воспроизведения, Аристотель выражается так: «... подражать в одном и том же и одному и тому же можно, рассказывая о событии как о чем-то отдельном от себя, как это делает Гомер, или же так, что подражающий остается сам собою, не изменяя своего лица, или представляя всех изображаемых лиц как действующих и деятельных»

В эпическом подражании действие самим фактом рассказа отнесено в прошлое. Гомер стоит высоко над всеми поэтами, и он открывает дорогу трагедии, потому что, говоря не всегда от своего имени, он часто заставляет выступать вместо себя одного из своих героев. Таким образом Гомер делает действие более живым, и его подражание является уже драматическим. Когда Аристотель в своей «Риторике» (кн. II, гл. 8) определяет сострадание и те условия, при которых его можно испытать, он замечает, что те страдания, которые кажутся находящимися близ нас, возбуждают наше сострадание. Из этого с необходимостью вытекает, что персонажи, которые представлены нам жестами, голосом, костюмом и вообще всей игрой актера, возбуждают более живо наше сострадание, так как они приближают несчастье к нам, ставят его перед нашими глазами как ожидаемое в будущем или прошедшем, и то, что случилось недавно или случится скоро, более вызывает сострадание.

Цель трагического воспроизведения — посредством сострадания и страха очищение зрителей от подобных чувств.

В этих кратких словах Аристотель формулирует свое знаменитое учение о «катарсисе», то есть о «трагическом очищении»[215]. По поводу этого аристотелевского определения сущности трагедии были высказаны самые различные объяснения. При этом иногда совершенно забывали о том, что Аристотель мог говорить только о той трагедии, которую он знал, то есть о греческой трагедии. Греческая трагедия, в которой такое большое место было отведено року и вмешательству богов в жизнь людей, должна была возбуждать в эллинах не только сострадание к изображаемым в ней несчастьям, но и страх за свою собственную судьбу. Но что же такое очищение от чувств сострадания и страха? Приведем объяснение, которое дал в конце XVIII в. знаменитый немецкий драматург и теоретик драмы Лессинг (1729—1781).

По мнению Лессинга, тот страх, о котором говорит Аристотель, вовсе не страх за героя, а страх за самих себя. Он порождается мыслью о том, что бедствия, постигшие героя, могут постигнуть и нас. «Этот страх есть сострадание, отнесенное к нам самим»[216].

«Для Аристотеля и ужасное и достойное сострадания тесно связаны между собой». Наше сострадание бывает тогда, когда мы думаем, что несчастье может постичь и нас. А такая возможность «может возрасти до степени сильной вероятности, если поэт изобразит своего героя не хуже того, чем мы обыкновенно бываем, если он заставит его думать и действовать так, как бы мы думали и действовали в его положении или по крайней мере полагаем, что должны были бы думать и действовать.

Одним словом, если он изобразит его человеком, сделанным из одного с нами теста»[217]^. Наше сострадание, когда к нему присоединяется страх, будет живее и глубже, чем без него. Сострадательные чувствования «в силу присоединяющегося к ним страха... становятся аффектом»[218]. Трагедия должна возбуждать наше сострадание и страх, чтобы очищать только эти и подобные им страсти, а не все страсти вообще.

Но что же обозначает самое «очищение » или катарсис? Человек может быть очень хорошим и все-таки иметь не одну слабость, сделать не один поступок, навлекающий на него тяжкое бедствие.

Чувствуя сострадание и страх, мы понимаем в то же время, что несчастье — следствие поступка этого человека.

Самое же очищение нас от чувств страха и сострадания и подобных им чувств заключается, по Лессингу, в превращении страстей в добродетельные наклонности.

По обе стороны каждой добродетели, по учению Аристотеля, расположены крайности, между которыми она находится. Таким образом, трагедия, чтобы обратить наше сострадание в добродетель, должна очистить нас от обеих крайностей; это же надо сказать и о чувстве страха.

«Трагическое сострадание должно не только по отношению к состраданию очищать душу того, кто чувствует слишком сильное сострадание, но и того, кто чувствует его слишком слабо. Трагический страх должен в отношении страха не только очищать душу того, кто не боится совсем никакого несчастья, но и того, в ком вызывает тревогу всякое несчастье, даже самое отдаленное, самое невероятное»[219]^.

Теорию катарсиса у Лессинга называют этической.

Существует и другое объяснение катарсиса, которое дал в конце 50-х гг. XIX в. немецкий филолог Я. Бернайс.