История античного театра

Необходимо остановиться на отдельных частях определения трагедии у Аристотеля. Трагедия, говорит Аристотель, есть подражание действию, то есть именно действие является предметом поэтического подражания в трагедии. Изображение характеров, по мнению Аристотеля, подчинено изображению действия: характеры схватываются именно через изображение действия. Действие и фабула, понимаемая Аристотелем как сочетание событий, суть цель трагедии: без действия не было бы трагедии. Без характеров трагедия могла бы и обойтись. Это заключение, поразительное для читателя, воспитанного на новоевропейской эстетике, приоткрывает нам специфику античного понимания задач драматургии. Несколько дальше вопрос о соотношении фабулы и характеров представляется в таком виде. Фабула есть начало и как бы душа трагедии, характеры же стоят только на втором месте. То, чем трагедия особенно увлекает душу, это части фабулы — перипетии[209] и узнавания.

Предпочтительнее, чтобы трагический персонаж переходил от счастья к несчастью, а не наоборот. Именно таким образом трагический поэт приводит в движение в душе зрителей две страсти: сострадание и страх. Трагическое действие должно быть полным. Оно должно составлять нечто целое, то есть иметь начало, середину и конец. Это положение на первый взгляд кажется как будто несущественным или даже само собой разумеющимся. На самом деле оно вовсе не сведено к формальности и имеет большое значение. Аристотель прямо указывает, что «хорошо составленные фабулы не должны начинаться откуда попало, ни где попало оканчиваться»[210].

Таким образом, всякое драматическое произведение должно иметь прежде всего действительную настоящую завязку действия. Эта завязка действия давалась, как известно, в прологе, который излагал события, предшествующие началу действия, указывая на конфликт, подлежащий разрешению, на взаимоотношения между главными действующими лицами и т. п.

Дальше, вслед за прологом, события в трагедии должны развиваться по вероятности или необходимости, как это и вообще должно быть в поэзии, а не представлять собой серию отдельных эпизодов, быть может, и весьма интересных, но не связанных с завязкой пьесы и уводящих в сторону от основной линии фабулы.

По поводу развития событий в трагедии в «Поэтике » неоднократно подчеркивается мысль о том, что перемена судьбы должна вытекать «из ранее случившегося по необходимости или вероятности»[211]. В главе IX Аристотель говорит об «эписодической фабуле», подразумевая под ней такую, где «эписодии следуют друг за другом без всякого вероятия и необходимости »[212]. В трагедии должен быть и настоящий конец, то есть развязка, мотивированная всем ходом событий. «Развязка фабулы, — указывает Аристотель, — должна вытекать из самой фабулы, а не так, как в «Медее», — посредством машины или как в «Илиаде » — сцена при отплытии»[213].

Трагическое действие должно иметь некоторую протяженность. Относительно этой протяженности в VII главе «Поэтики» Аристотель говорит так: нужно, чтобы действие было достаточно протяженным, чтобы понять весь ход событий, вероятных и необходимых, которые составляют переход от несчастья к счастью или от счастья к несчастью; вот достаточная мера продолжительности действия.

Прежде чем определить эту протяженность, Аристотель говорит вообще об условиях эстетического восприятия. Все прекрасное — и животное и какая-либо вещь, состоящая из частей, — должно иметь не только эти части в порядке, но и обладать определенной величиной. Красота, по Аристотелю, заключается в величине и порядке. Ни чрезмерно малый, ни чрезмерно большой предмет не могли бы быть прекрасными. В первом случае обозрение, сделанное в почти незаметное время, сливается; во втором случае, так как обозрение делается не сразу, единство и целостность его утрачиваются для обозревающих. Это случилось бы, например, при обозрении животного, имеющего 10 тысяч стадиев[214] длины.

Подобно тому как одушевленные и неодушевленные предметы должны иметь легко обозреваемую величину, так и фабулы должны иметь легко запоминаемую длину. Эта протяженность фабулы является самой сущностью дела: тот объем фабулы достаточен, внутри которого — при непрерывном следовании событий, по вероятности или необходимости — может произойти перемена от счастья к несчастью или от несчастья к счастью.

Трагическое подражание или воспроизведение совершается в действии, а не в рассказе. Отличительная особенность трагедии заключается не в том, что она воспроизводит действие и, следовательно, людей, которые действуют. Эпос тоже воспроизводит действующих людей.