История античного театра

Образ разочаровавшегося в людях одиночки — яркий показатель того разобщения между людьми, которое принес с собой распад полисной солидарности. Менандр умеет весьма конкретно показать, что суровый нрав Кнемона — естественное порождение его суровой жизни, прошедшей в безнадежной борьбе с нуждой:

Вот настоящий землероб аттический:
С камнями, что шалфей лишь да чабрец родят.
Воюет, с горем дружит, а с удачей — нет![231]

Подлинное содержание комедии — перевоспитание Кнемона, его возвращение к людям; сравнительно с этой линией любовная интрига отходит на задний план. Когда богатый юноша Сострат влюбляется в дочь Кнемона, нелюдимый нрав крестьянина делает положение влюбленного по всей видимости безнадежным. По комедийным шаблонам полагается обратиться к помощи пройдохи-парасита или ловкача-раба: Сострату приходит на ум и то и другое, но из всех этих планов ничего не получается. Знакомство с Горгием, пасынком Кнемона, тоже ничего не может дать Сострату, потому что Кнемон все равно не поддерживает никаких отношений ни со своей бывшей женой, ни с ее сыном. Сострат сознает, что вражда к нему Кнемона — это не только вражда старого бирюка к бодрому юноше, но и вражда озлобленного бедняка к избалованному богачу, и поэтому пытается продемонстрировать свое трудолюбие, чтобы хоть так привлечь к себе симпатии «брюзги»: он облачается в грубую овчину, с дрожью страха берет в руки тяжелую мотыку и отправляется ковырять землю по соседству с участком Кнемона. Отсутствие всякой привычки к сельскому труду скоро делает его положение отчаянным, тем более что попасться на глаза Кнемону и его дочке так и не удается:

... Я в тройной беде:
Бока, спина и шея — словом, тело все —
Моя беда. Я с превеликим рвением
Взялся за дело. Новичок неопытный,
Я принялся орудовать мотыкою,
Как землекоп заправский. Но надолго мне
Запала не хватило. Озираться стал,
Оглядываться — не идет ли с дочерью
Старик. Сперва я за бока украдкою
Хватался, но затем, поскольку времени
Прошло немало, совершенно скрючился
И одеревенел. А их все нет и нет.
А солнце припекает. На меня взглянув,
Увидел Горгий: как журавль колодезный,
С трудом я выпрямляюсь, а потом опять
Клонюсь к земле...[232]

.

Спасение приходит оттуда, откуда его никто не ждет. Пытаясь вытащить упавшую в колодец мотыку, Кнемон сам падает в колодец, откуда его вытаскивают молодые приятели — Горгий и Сострат. Эта передряга заставляет старика понять, что без чужой помощи все равно не проживешь и что люди иногда бывают не так уж плохи:

... Только Горгий, да и то с большим трудом,
Мне глаза открыл, поступок благородный совершив.
Старика он спас, который на порог его пускать
Не велел, ни разу в жизни не помог ему ни в чем
И к нему с учтивой речью никогда не подходил[233]

.

Человеческая солидарность разрушает в воображении Менандра все имущественные перегородки между людьми: богатый Сострат оказывается ровней и другом бедного Кнемона, женится на его дочери и выдает свою сестру за Горгия. Комедия кончается по-аристофановски бурной и динамичной сценой «осмеяния» Кнемона рабом Гетой и поваром Сиконом, которые отплясывали под музыку вызывающий танец вокруг раскаявшегося нелюдима.

«ТРЕТЕЙСКИЙ СУД»