Через несколько минут она выходит из дома Филиппа в сильном волнении и приказывает только что вернувшемуся из города Парменону скорее сбегать за Памфилом, позвать его к жене и сказать ему, что кольцо, которое он когда-то подарил ей — Вакхиде, — оказалось кольцом Филумены. Из монолога Вакхиды зрители узнавали, какое счастье принес Памфилу и Филумене ее приход. Месяцев девять тому назад, поздно вечером, к ней в дом вбежал Памфил, сильно пьяный и возбужденный. Он вынужден был сознаться Вакхиде, что обесчестил на улице какую-то девушку и в борьбе снял у нее с пальца кольцо.
Вакхида носила это кольцо, и Миррина только что опознала в нем кольцо своей дочери. Вакхида рассказала, как это кольцо попало к ней. Женщины поняли, что обесчещенная Памфилом девушка и есть его теперешняя жена и что Филумена родила ребенка от Памфила. В полных достоинства словах Вакхида признает, что она сделала доброе дело. Другие любовницы так не поступают, но она никогда из-за корысти не доведет себя до подобной низости. Приведенный Парменоном Памфил, все еще отказывающийся верить своему счастью, горячо благодарит Вакхиду за то, что та спасла его. Он говорит, что, куда бы она ни пришла, самое ее появление и слова вносят какое-то обаяние. Вакхида также отплачивает полными искренности словами своему бывшему возлюбленному. Она рада, что ему досталась в жены такая женщина, как Филумена. Памфил и Вакхида решают, что, кроме них, Филумены и Миррины, никто не должен знать тайны.
На замечание Памфила, что Парменон, передавший ему слова Вакхиды, и не подозревает, из какой беды он извлек своего хозяина, Парменон важно замечает, что он все знал и все устроил сознательно. В ответ Памфил бросает ему ироническую реплику, что он вполне в этом уверен. Комедия этим заканчивается, и Парменон приглашает зрителей аплодировать.
Вероятно, Теренция привлекла в этой пьесе Аполлодора прежде всего необычность фабулы. Вопреки распространеному житейскому представлению, свекровь изображается здесь внимательной и чуткой женщиной, которая искренне пытается сблизиться с невесткой и огорчена тем, что этого сближения не получается. Все же она не осуждает невестки, которой почему-то стала ненавистна и, приняв твердое решение скрыться в деревне, умоляет сына вернуть в их дом молодую женщину.
Сохранилось два пролога пьесы — первый совсем краткий и второй, превышающий его по размерам в пять раз.
В обоих прологах выступал Амбивий Турпион, который во втором прологе рассказывал о неудачах, постигших первые две постановки пьесы, и призывал публику почтить на этот раз вниманием театральные игры. Он рассказывал также и о том, как способствовал продвижению на сцену сначала комедий Цецилия Стация, а потом комедий Теренция.
Если тут и допустимо известное преувеличение, то самый факт едва ли мог быть выдуман. Амбивий Турпиоп вспоминает, как он начал играть в «новых комедиях» Цецилия: в одних он проваливался, в других — удержался, хотя и с трудом. Однако он продолжал ставить пьесы Цецилия и со старанием играл их, чтобы не охладить творческих замыслов драматурга.
В конце концов он добился внимания зрителей, пьесы Цецилия стали нравиться, и он вернул поэту должное место, когда тот почти совсем был оттеснен злобными противниками.
ЗНАЧЕНИЕ ДРАМАТУРГИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ТЕРЕНЦИЯ
Теренций принадлежал к тому направлению в истории римской драматургии и театра, которое было создано Эннием. Как и Энний, он безоговорочно принимает сторону эллинизма, и все исследователи истории античной литературы и театра сходятся на том, что комедии Теренция прекрасно передавали не только содержание, но и самый дух и стиль новой аттической комедии, и прежде всего комедий Менандра.
Если Плавт вносит в свои произведения черты римского быта, то Теренций, напротив, старается сохранить греческий колорит в своих драмах. Однако это вовсе не обозначает, что он хочет дать в своих пьесах обязательно все подробности греческой жизни. Он, скорее, хочет передать самый дух ее. Так, в прологе к пьесе «Самоистязатель» Теренций порицает своего противника (Лусция Ланувина) за то, что тот показал в комедии, как весь народ дал дорогу бегущему рабу. «Зачем же он (то есть драматург) должен быть рабом безумца?» — спрашивает Амбивий Турпион, выступавший в прологе. По-видимому, в этих словах заключена мысль, что не все подробности греческой жизни надо воспроизводить на римской сцене.