Она будет просить Ясона, чтобы их детей оставили в Коринфе. А дети помогут ей убить царевну. Она пошлет с ними дары: отравленный пеплос дивной работы и диадему. Как только царевна наденет их, она будет охвачена пламенем и погибнет в мучениях; погибнет и тот, кто прикоснется к ней. Медея же после этого должна будет убить детей — она с корнем вырвет дом Ясона. Хор пытается отговорить Медею от ее решения. Корифейка хора спрашивает, неужели она решится убить своих детей. На это Медея отвечает вопросом:
В сцене второго объяснения Ясона и Медеи хорошо показана, с одной стороны, мнимая кротость Медеи, будто бы только теперь понявшей, в чем ее благо, и самодовольство Ясона, откровенно радующегося тому, что неприятное дело приходит к благополучному окончанию.
Медея, убивающая своих сыновей
О том, что случилось за сценой, зрители узнавали из рассказа вестника, сообщавшего о страшной смерти царевны и ее отца от даров Медеи. После рассказа вестника Медея решает немедленно убить детей. Однако за этим решением следуют мучительные колебания. Лаская на сцене детей, Медея то оставляет свой ужасный план, то снова возвращается к нему. Но, наконец, решение принято. Обращаясь к самой себе, Медея говорит:
Последние слова Медея говорит хору, который во время всей этой сцены обнаруживает изумительную пассивность. Медея уводит детей за сцену, откуда через несколько мгновений слышатся их крики, плач и слова:
На орхестру стремительно входит Ясон, который спрашивает у хора, где находится злодейка Медея. Впрочем, Ясон сейчас думает не столько о ней — ей все равно не избежать наказания, — сколько о своих детях. Он боится, как как бы родственники Креонта не отомстили им за преступление матери. Хор сообщает Ясону, что Медея убила детей.
Ясон приказывает слугам взломать двери дворца, но в этот момент в воздухе появляется Медея на колеснице, запряженной крылатыми драконами, с телами убитых мальчиков. На проклятия Ясона Медея отвечает, что, отомстив ему, она больно коснулась его сердца, и ее собственная боль легка для нее, если теперь он не может над нею смеяться. Ясон, проклиная убийцу, умоляет отдать ему детей для погребения. Медея отказывает ему в этом: она сама похоронит детей в священной роще богини Геры. Напрасно умоляет Ясон и о том, чтобы Медея позволила ему хотя бы обнять тела детей. Воздушная колесница улетает.
Значение этой трагедии для истории греческой сцены хорошо определил еще знаменитый французский ученый прошлого столетия А. Патен. Называя спектакль страшным и раздирающим душу, он расценивает его как революцию в греческом театре, меняющую лицо греческой сцены, так как в «Медее» место старого предопределения рока заступило предопределение страсти. Действительно, настоящей основой действия в этой трагедии являются страсти, господствующие в душе Медеи.
Они не внушены свыше, и в самый ход событий нет вмешательства божества, которое могло бы создать ситуацию, благоприятную для проявления человеческой страсти или, наоборот, препятствующую этому проявлению. Героиня полностью отвечает за свои действия, несущие, как она сама хорошо это сознает, полное крушение собственной жизни.
Разрабатывая мифологический сюжет, Еврипид, естественно, сохраняет ряд таких черт в характере Медеи и таких поступков ее, какие давали ему мифы: она волшебница, она усыпляет дракона, совершает ужасные преступления — убивает при бегстве из Колхиды своего брата и потом в Иолке губит Пелия. Все это, правда, происходит до начала действия пьесы, но и в самой пьесе она осуществляет свою месть по отношению к царевне с помощью волшебства.
В то же время в страстном и безудержном характере Медеи есть нечто напоминающее о том, что она чужеземка, родившаяся и выросшая среди варваров. Однако не это выдвигает драматург на первый план, рисуя образ Медеи.
Уже в первом эписодии, когда Медея выходит к хору, это — не волшебница Колхиды, а покинутая и совершенно отчаявшаяся женщина, современница драматурга, и зрители присутствуют, в сущности, при страшной семейной драме. Страдания Медеи, в душе которой происходит борьба между материнской любовью и жаждой отмщения, изображены с большим пафосом и психологической убедительностью. В конце концов жажда мести подавляет все другие человеческие чувства, и преступление совершается. Однако зритель, перед глазами которого прошли все перипетии столкновения главных персонажей трагедии, чувствует сострадание к Медее и начинает понимать, как она могла дойти до своего ужасного преступления.