Но уже Гиппий из Элиды, который был на поколение младше Протагора, радикализировал софистический скептицизм противопоставлением его традиционным верованиям, нравам и вообще «мнениям», т.е. ходячим суждениям, произвольно, по его убеждению, сформулированным людьми в прошлом; неким бесспорным истинам, искони укорененным в душах людей. Сам Гиппий объяснял происхождение этих бесспорных истин, имеющих характер законов, божественным откровением. На вопрос Сократа: «Так кто-же, по-твоему, установил эти законы?», Гиппий так и ответил: «Я думаю, боги дали эти законы людям» (Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. Ч. IV. Гл. 4)[31]
. Радикализм Гиппия в данном случае состоит в том, что, апеллируя к божественному откровению, он, ни много ни мало, в принципе отказывается от собственно философии, т.е. от линии Гераклита-Парменида-Анаксагора-Пифагора. Ведь «божественное откровение» есть категория традиционно-религиозного мировоззрения, а рационалистическая философия задумывалась именно как принципиальный отказ от традиции ради нового источника истины – интуитивно действующего индивидуального человеческого разума, предположительно способного извлечь из самого себя всю полноту истины.Правда, в дальнейшем под «неписаным законом» стали понимать не модификацию божественного откровения, а что-то в роде «естественного закона», «естественного права», понятие о котором сложилось в Европе в XVII-XVIII веках. По своему содержанию этот «естественный закон», или «естественное право», был тождественен «божественному закону», но в его происхождении отрицалось либо обходилось молчанием божественное начало. Предполагалось, что этот «естественный закон» произошел «сам собой», без всяких объяснений.
Критий отрицает и религию, и философию, и нравственность.
Дальнейшая радикализация софистического скептицизма связана с именем Крития (460-403 годы). Это был несомненный атеист, «поскольку он утверждал, что древние законодатели выдумали Бога в качестве некоего надсмотрщика за хорошими поступками и за прегрешениями людей, чтобы никто тайно не обижал ближнего, остерегаясь наказания от богов»[32]
. Понятно, что для Крития категория «божественного откровения» была неприемлема. Для него источником истины была природа в её естественно-научном толковании. А это значит, что рациональная философия отвергается, но не в пользу традиции, а в пользу естественно-научного знания и сенсуализма как его гносеологического обоснования. Радикализм здесь доведён до степени нигилизма: отрицается и религия, и философия. Больше того – отрицается и нравственность. Критий, опираясь на свидетельства органов внешних чувств как на единственный источник реального знания, отверг категорию «справедливости» – являющуюся основанием нравственности – как, по его мнению, противоестественную, в природе не встречающуюся. Причина её происхождения и утверждения в общественной жизни и государстве – искусственная. Эту категорию выдумали в прошлом люди, в сущности своей – заурядные обыватели, коих в обществе подавляющее большинство, и утвердили в качестве универсального закона общественно-государственной жизни, чтобы тем самым предупредить захват власти сильными – аристократами, – квалифицируя такой захват или даже попытки такого захвата как преступные, как «нарушение справедливости».Критий, будучи одним из самых образованных людей своей эпохи, был к тому же и литератором («поэтом» по тогдашней терминологии). В одном из своих произведений он выразил свою собственную точку зрения на эту проблему словами одного из персонажей: «Было время, когда жизнь людей была беспорядочной и подобной жизни животных и когда господствовала грубая сила… Но затем люди установили карающие преступников законы, чтобы справедливость царствовала одинаково над всеми»[33]
. Отметим, что в этой цитате не чувствуется нигилистической оценки, даваемой самой этой выдумке. Следовательно, можно усмотреть в искусственном установлении максимы справедливости – и следующих из неё нравственных норм, регулирующих общественно-государственную жизнь – просто начало культурной жизни людей, отличающей их от животных.Калликл: справедливо, когда лучший выше худшего и сильный выше слабого.