История античной литературы

Своеобразна художественная манера Геродота, характерная для раннеклассического стиля греческой прозы. Он пишет на ионийском диалекте. Тема сочинения определена в самом начале, но затем она словно тонет в дальнейшем повествовании, время от времени всплывая, вновь погружаясь в отступлениях, но никогда не исчезая; она становится четкой во второй части и завершается в заключении. Под кажущейся простотой наивного повествования скрыто большое искусство. Деловой научный стиль сочетается у Геродота с новеллистическим стилем устного народного повествования, в котором мысли не объединяются в большой и сложный период, а как бы нанизываются друг на друга. Вот, например, как построен рассказ о Кандавле, царе Лидии: «Этот Кандавл очень был влюблен в свою жену. И будучи влюбленным, считал себя обладателем самой красивой женщины на свете. А был среди его телохранителей некто Гиг, сын Даскила. Его особенно любил Кандавл. Он доверял ему самые важные дела. Ему же при случае стал он превозносить несравненную красоту жены своей...» Греки называли подобную манеру изложения «нанизываемой речью», противопоставляя ей «закругленную, или периодическую речь». Часто в основное повествование вставляются речи, которыми обмениваются участники описываемых событий. Особую увлекательность придают «Истории» новеллы, которые писатель причудливо вплетает в свой рассказ (например, новеллы о Крезе и Солоне, о перстне Поликрата, о Кандавле и Гиге, о сокровищах царя Рампсинита и др.). Пестрота многочисленных подробностей, увлечение экзотическими редкостями и фантастикой, тщательная обрисовка мелочей, иногда даже заслоняющих важные вещи, дополняют особенности стиля Геродота.

Один античный критик сказал о нем: «Геродот по выбору слов, по расположению их, по разнообразию риторических фигур далеко превзошел всех и довел прозаическую речь до того, что она стала подобна самой лучшей поэзии относительно силы убеждения, прелести и дошедшего до высшей степени наслаждения»[52].

Рассказывают, что когда Геродот в Афинах читал публично отрывки из своей «Истории», он обратил внимание на юношу, который, затаив дыхание, со слезами на глазах слушал прославленного мастера. Геродот подошел к отцу юноши и поздравил его с таким любознательным сыном. Так античное предание объединило имена двух великих историков — ионийца Геродота и афинянина Фукидида. Биография Фукидида известна по его собственным рассказам. Он был правнуком афинского полководца Мильтиада, разбившего персов в сражении при Марафоне. Родственные узы связывали Фукидида с династией фракийских правителей, он даже владел золотыми приисками во Фракии. К началу Пелопоннесской войны он был уже взрослым человеком. В 424 г. афиняне выбрали Фукидида стратегом (командиром) и поручили ему командование афинской северной эскадрой, действовавшей у берегов Фракии. Вскоре Фукидид был несправедливо обвинен в неудаче одной военной операции и приговорен к двадцатилетнему изгнанию из Афин. В годы изгнания Фукидид занялся историей Пелопоннесской войны. По его словам, он «записывал события, очевидцем которых был сам, и то, что слышал от других, после точных, насколько возможно, исследований каждого факта в отдельности взятого». В 404 г., после окончания войны, он вернулся в Афины, чтобы там продолжить многолетний труд, но смерть помешала ему сделать это. Изложение событий Фукидид довел до 411 г.

Впоследствии античные филологи разделили сочинение Фукидида на 8 книг и дали ему ставшее традиционным заглавие «История».

К этому времени историю стали рассматривать как «наставницу жизни». Поэтому Фукидид, мыслитель и политик, ищет в событиях прошлого ответа на вопросы, волнующие его современников. Он считает Пелопоннесскую войну «самой достопримечательной из всех предшествовавших» и обращается к ее изучению. Отсюда характерные для Фукидида целеустремленность, максимально доступная ему объективность изложения, тщательная проверка всех фактов ради установления истины. Фукидида с полным основанием принято считать основоположником научной исторической критики. Свой метод изучения он открыто противопоставляет геродотовскому: «Быть может, изложение мое, чуждое басен, покажется менее приятным для слуха; зато его сочтут достаточно полезным все те, которые пожелают иметь ясное представление о минувшем, могущем, по свойству человеческой природы, повториться когда-либо в будущем в том же самом или в подобном виде. Мой труд рассчитан не столько на то, чтобы послужить предметом словесного состязания в данный момент, сколько на то, чтобы быть достоянием навеки».