История античной литературы

Белизну кожи возлюбленной Полифем сравнивает со свежим творогом, а нежный пушок — с шерсткой новорожденного ягненка; характеризуя ее строптивый нрав, он называет ее более горделивой, чем юная телочка. «Яблочко мое сладкое», — обращается он к Галатее. Любовь пастуха всегда раскрывается на фоне прекрасной безмятежной природы; ее мирные картины располагают к отдыху, успокоению и часто противопоставлены буре чувств, бушующих в груди влюбленного. Пещера Полифема расположена в чудесном уголке:

Лавры раскинулись там, кипарис возвышается стройный,
Плющ темнолистный там есть, со сладчайшими гроздьями лозы,
Есть и холодный родник — лесами обильная Этна
Прямо из белого снега струит этот дивный напиток

Героям Феокрита для полного счастья вполне достаточно разделенной любви Они далеки от социальных бурь и немногого требуют от жизни Герой Феокрита говорит:

Я не хочу ни угодий Пелопса, ни Креза сокровищ,
Вовсе бы я не хотел вихрь обгонять на лету
Песни хотел бы я петь на скалах, тебя к сердцу прижавши,
Глядя за стадом моим, близ сицилийской волны

Феокрит подверг народную пастушескую песню сложной смысловой и художественной обработке, полностью сохранив ее внешнюю непринужденность и мнимую безыскусственность. Лишь один раз в 7-й идиллии он нарушил эту иллюзию, заменив ее своеобразным буколическим маскарадом. Поэт описывает, как он и его друзья на острове Косе, надев пастушеские одежды, взяв посохи, идут на праздник урожая. Все они носят вымышленные пастушеские имена, поют пастушеские песни, которые в отличие от обычных буколических песен полны малоизвестными мифами, географическими наименованиями и полемическими выпадами.

Устная поэзия сицилийских пастухов послужила Феокриту источником создания нового буколического жанра, введенного им в русло определенной литературной традиции александрийской поэзии. Буколическая поэзия сразу же нашла многочисленных почитателей, а Феокрит — подражателей, считавших его своим образцом, а его поэзию — новым видом литературного творчества. Поэтому после Феокрита пастушеская поэзия утратила свою фольклорную основу, стала только подражательной, лишилась связи с действительностью, а с ней — силы и непосредственности феокритовской буколики.

Впоследствии поэт Вергилий перенес пастушескую тематику в римскую литературу. Через Вергилия с буколикой познакомились поэты Возрождения. Пастораль (пастушеская поэзия) оставалась излюбленным жанром вплоть до XIX в Пасторальные мотивы встречаются в поэзии Державина, Жуковского, Пушкина и других русских поэтов.

Одним из распространенных видов поэзии малых форм была эпиграмма. От древней эпиграммы эллинистическая сохранила свою краткость, размер (элегический дистих) и обязательность адресата. Наряду с эпиграммами-эпитафиями и эпиграммами-посвящениями появляются любовные эпиграммы. Посвящения и эпитафии часто становятся фиктивными: они используются в качестве литературного приема для выражения личных чувств и взглядов поэта, для оценки памятников искусства и литературы или их создателей. Среди эпиграмм Феокрита встречаются эпитафии Архилоху, Гиппонакту, эпиграммы на статуи Анакреонта и Эпихарма. У Каллимаха наряду с эпиграммами, адресованными древним поэтам и его современникам, имеется автоэпитафия.

Крупнейшим мастером эпиграмм был Асклепиад Самосский, живший в первой половине III в. до н э. и прославившийся любовными стихотворениями. В каждой эпиграмме Асклепиада всегда зафиксирован один определенный момент, важный для характеристики влюбленного или его подруги, а иногда и обоих вместе Эпиграмма обычно очень кратка. Ее форма тщательно отделана. Но воображение читателя должно дополнить то, что сказано так лаконично и выразительно:

Чары Дидимы пленили меня, и теперь я, несчастный,
Таю, как воск от огня, видя ее красоту
Если смугла она, что за беда Ведь и уголья тоже,
Стоит их только нагреть, рдеют, как чашечки роз

Поэт Леонид Тарентский родился в Южной Италии, но странствовал по всему свету. Героями своих эпиграмм он выбирал маленьких, скромных и обездоленных людей. Поэт искренне верил сам и старался убедить других, что бедные рыбаки, ткачихи и пастухи счастливы в своем довольстве малым, а их ограниченные потребности — залог честной жизни: