История археологической мысли в России. Вторая половина XIX – первая треть XX века

Гуманитарную исследовательскую платформу (=подход к древностям) мы наблюдаем уже на заре развития научной археологии в Западной Европе и России (первая половина XIX в.). В целом, на базе гуманитарной платформы в русской археологии 1850–1870-х гг. постепенно определилось два основных направления: а) историко-культурное, которое, в силу особенностей русской терминологии XIX в., чаще называется в литературе «историко-бытовым» или «бытописательским»; б) художественно-историческое, продолжавшее традиции «винкельмановского». Водораздел между ними проходил, в первую очередь, по характеру исследуемого материала, однако различия в методологическом плане также были ощутимы. Отдельного рассмотрения заслуживает так называемый «скандинавский подход», представлявший собой, в сущности, третье самостоятельное направление, сформировавшееся в русской археологии в третьей четверти XIX в. и оказавшее значительное влияние как на исследователей, работавших в рамках «историко-бытовой школы» (см. ниже), так и на многих археологов-естествоведов.

Формирование гуманитарного подхода в археологии произошло на базе предшествующих работ европейских антиквариев XVIII – первой трети XIX в. На тот момент он подразумевал изучение «древностей» – не только «вещественных», но изобразительных, палеографических, фольклорных и т. п. «Древности» анализировались: а) как продукты творчества человека; б) как остатки «реальной» истории народов (выражаясь современным языком – истории в вещественных памятниках или истории культуры). Главной опорой, базой научного анализа служили методы, разработанные в науках гуманитарного цикла – сравнительном языкознании, филологии и истории. Хронология памятников устанавливалась на основе данных, почерпнутых из письменных, нумизматических, сфрагистических и иных источников.

В середине – третьей четверти XIX в. российская историческая наука, включая гуманитарную археологию, испытала на себе сильнейшее влияние позитивизма. В нее проникают представления о тесной взаимосвязи различных сторон бытия, поиске законов и закономерностей развития как физического, так и духовного мира. Не следует забывать, что классики позитивизма (О. Конт и его школа) включали в число «позитивных», «положительных» наук не только различные области естествознания, но и историю (подробнее см.: 5.2.2–5.2.3). Отсюда проистекало ставшее весьма популярным в середине XIX в. Представление о принципиальном единстве исследовательских задач естествоведа и историка, познающих и формулирующих некие основные законы бытия. Именно тогда начались уподобления народа и общества «биологическому организму». Отголоски этих представлений мы встречаем у очень многих русских историков, начиная с Т.Н. Грановского (Бузескул, 2010: 70–164).

Можно констатировать, что середина и вся третья четверть XIX в. в русской археологии представляли собой период теснейшего сотрудничества ученых-гуманитариев и естествоиспытателей, причем идейные и мировоззренческие предпосылки, с которыми те и другие подходили к изучению древностей, зачастую оказывались достаточно близки. Резкое разделение научных платформ – гуманитарной и естествоведческой, – рельефно проявившееся в западноевропейской археологии уже в 1860-х гг., в России началось не ранее последней четверти – конца XIX в.

Изучение первобытных эпох, особенно неолита и бронзы, было успешно начато в целом ряде европейских стран уже в 1830–1840-х гг. Эти исследования зачастую представляли собой результат совокупного труда ученых самого различного профиля. В указанный период естествоведы, наряду с историками, стали широко принимать участие в раскопках археологических памятников в Северной и Средней Европе. Именно тогда было положено начало широкому использованию данных геологии, палеозоологии, химии и других естественных наук при анализе материалов из раскопок в Скандинавии (в ходе изучения кьёккенмёддингов), а позднее в Швейцарии (после открытия свайных поселений) (Лерх, 1863–1865; Trigger, 1989). Впервые было обращено серьезное внимание на петрографический состав изделий из камня, на химический состав древних бронз. Проводились первые сопоставления результатов с геологическими картами, с материалами рудных месторождений и т. д. (Лерх, 1868; 1868а). Отдельному изучению стал подвергаться остеологический и антропологический материал из раскопок. Однако в глазах самих учёных подобная практика диктовалась конкретными нуждами исторического исследования и отнюдь не переводила его в ранг естественнонаучных.