В основе данного подхода к археологическим памятникам, названного «скандинавским», безусловно, лежали представления об эволюции культуры во времени. Именно тогда в науку оказалась введена важнейшая интерпретационная схема (или модель), основанная на идее эволюции и получившая название «системы трёх веков» – каменного, бронзового и железного. Это не была разработанная теория эволюции, которую мы встречаем далее в трудах Г. Спенсера или Ч. Дарвина. Основой «системы трёх веков» стали самые общие представления о прогрессе, унаследованные учёными XIX в. от эпохи Просвещения или почерпнутые ими непосредственно из античного наследия (Лукреций Кар). Однако построенный на них научный подход оказался для своего времени весьма плодотворным.
Отмечая опережающее развитие археологии в Скандинавии и Швейцарии 1830–1850-х гг., Б. Триггер указывает, что здесь она совершенно органично увязывалась с восприятием памятников археологии как
Необходимо учитывать: представители «скандинавского подхода» никогда не ставили перед собой проблему древности человечества и соответствия археологических данных библейской хронологии. Отчасти это объясняется общей неразработанностью проблемы археологического датирования в указанный период, но в не меньшей степени тем, что памятников палеолитической эпохи на Севере Европы попросту нет. А материалы эпох неолита и бронзы вполне «вписывались» в библейскую хронологическую схему, не демонстрируя особых противоречий с ней.
В конечном счете, именно в рамках «скандинавского подхода» (= школы) в Европе второй четверти XIX в. происходит теоретическое осмысление археологии как науки, для которой равно важны
Комплекс идей «скандинавской школы» проник в русскую археологическую науку в 1840–1860-х гг. благодаря трудам акад. К.М. Бэра, пристально следившего за разработками скандинавских и швейцарских археологов. Однако наиболее полное воплощение эти идеи нашли в работах его младшего современника – петербургского ориенталиста и археолога П.И. Лерха, разрабатывавшего, в числе прочих, проблемы североевропейского неолита и бронзового века.
4.2. «Скандинавский подход» в русской археологии 1860–1870-х гг.: Л.Ф. Радлов, П.И. Лерх
В орбите К.М. Бэра в начале 1860-х гг. находилось двое вполне зрелых исследователей, каждый из которых соединял в себе профессионального филолога-лингвиста, этнографа и археолога. Первым из них был хранитель Этнографического музея ИАН Леопольд Фёдорович Радлов
(1819–1865) – специалист по целому ряду языков Северо-Восточной Азии и Русской Америки. В целях систематического распределения экспонатов Радлов подробно изучил литературу по географии и этнографии Северной и Восточной России, опубликовал работы о языках кинаев, угалахмутов, кайчанов, чукчей, коряков, колюшей. Неизданными остались, собранные им материалы о языках Северо-Западной Америки (в том числе тлинкитскому). В музее (с 1848 г.), Леопольд Федорович проводил систематизацию разнообразных этнографических коллекций, знакомился с описаниями русских ученых путешествий и начал (с 1850-х гг.) сравнительное изучение коллекций «доисторических древностей» Швеции, Дании, Германии и Швейцарии. Вероятно, все это было напрямую связано с планами К.М. Бэра сделать этнографический и антропологический музей ИАН еще и археологическим и обосновать необходимость приобретения им коллекций каменных, костяных, бронзовых и иных орудий первобытной эпохи. «Для ближайшего ознакомления» с такими музейными собраниями Л.Ф. Радлов непосредственно посетил Стокгольм, Лунд – Копенгаген, Шверин – Швейцарию и пр. (Лерх, 1866: 205–206).