Цари боголюбивые и благочестивые, ишханы, начальники и повелители Армении, братья наши, апостолы церкви — славы Христовой, к вам обращаюсь я с мольбой о том, чтобы не осталось без пользы это мое повествование. Избегнув страшной бури и ужасных волн, что, пенясь и набегая друг на друга, вздыбились и обрушились на народ Асканазов, я, изгнав вон неумеренное, кичливое витийствование, душою, чуждою хулы, приглашаю вас к нему, как к зерцалу показующему. Трепещет, содрогается сердце мое от ужаса, ибо острит на нас глаза свои[1291]
Господь из-за прегрешений наших, и так как и поныне продолжается, не успокаиваясь, буйная заверть стремительных волн над бездной, то это привело меня к тому, что я заставил себя поторопиться с Историей. Меня побуждали спешить, во-первых, объявшие нас со всех сторон бедствия, а затем полученное от царей повеление, которое подвигнуло к работе вместилище моей мысли и склонило меня к тому, чтобы я не медлил более. Однако я не пишу немыми знаками письмен нечто надуманное, что выше моего разумения, а громко, во весь голос хочу поведать вам и передать из века в век достоверно известное мне, дабы недоступность пониманию некоторых древних сказаний этого повествования, познаваемых внутренним чувствованием,[1292] не оставила вас неудовлетворенными, но чтобы, устремив взор на то, о чем чистосердечно и откровенно говорим мы подробно здесь — в нашем сочинении, каждый из тех, что придут вослед [за нами], увидел при чтении нашего труда особую точность написанной нами Истории. Но довольно об этом.