История барсучихи. Мой тайный мир

Акорн (Желудь) — как я назвала парнишку — тоже проснулся и, видя, что Кэткин отправилась обедать, последовал за нею. Подойдя ко мне, он поприветствовал меня своим милым мурлыканьем «ув-вув-вув», каким они всегда приветствуют друг друга. Вскоре, когда у нас будет целая компания барсучат, он станет заводилой. А пока что единственным его товарищем по играм (не считая меня) оставалась Кэткин. Перевернувшись на спину, она протянула ему обе передние лапы — дескать, поиграй со мной, не все же внимание уделять этой старой тетке, я тоже человек! В ответ Акорн хорошенько ткнул подружку носом и цапнул за ухо. Та с удивлением вскочила на все четыре ноги и подождала пару секунд, прежде чем решиться снова подзадорить его на игру. Он не отказался, только стал задаваться пуще прежнего — не забывай, кто теперь здесь хозяин!

Такая активность радовала бы меня, если бы не одно неприятное обстоятельство. Как-то раз я даже подумала: если вздумаю красить пол в кухне, то только в желтый! А то, знаете ли, жутко, когда просыпаешься утром, и первое, что бросается в глаза, — желтые лужи.

Когда приходило время кормежки, Акорн не заставлял себя упрашивать, тем более что от одного вида приемной сестренки, с жадностью хватающей соску, текут слюнки. После обеда начинались игры; но пусть всякий, кто захочет завести себе барсука в качестве товарища по играм, запомнит простую истину: барсуки даже в таком юном возрасте здорово кусаются и царапаются. Что поделаешь, такие они уродились. Они, конечно, шутят, да вот беда — у людей нет такой, как у них, толстой кожи. Спасти может только быстрота реакции — умение вовремя отдернуть руку.

Когда щиплешь их за уши, они инстинктивно реагируют, поворачивая голову и отталкивая твою руку сильными плечами. Если я, наигравшись с ними вдоволь, вижу, что они готовы играть дальше, я просто ссаживаю их на пол — возитесь сами, а у меня уже нет сил. Тогда они обычно вступают в бой с ковром или со старым ботинком и под конец, обессиленные, медленно ползут к себе под кресло. Там они раскапывают лапами положенные для них тряпки, «взбивая» постель, потом сворачиваются в комочек — и отбой! И им хорошо, и мне — еще три часа можно жить в покое!

В общем, живут два моих барсучонка, не тужат, а вскоре к ним пришло пополнение. Соррелл (Щавель) поступил к нам всего через три дня после Акорна. Его нашли совершенно обезвоженным на тропе близ Вестона. Размером он был с Кэткин — что ж, где две бутылочки, там и три! Еще неделю спустя прибыл Тэнси (Пижма), но он уже был достаточно взрослым, бутылочка ему была не нужна, так что с этим барсучонком было много проще. Итак, ровным счетом четыре — полный комплект, как я тогда думала.

У меня никогда не было столько барсучат одновременно — равно как у всех тех, кто занимался выкармливанием осиротевших детенышей. Зима в этом году была очень влажной — я уверена, что самки находили для себя достаточно пищи, и, следовательно, у них не было недостатка в молоке для своих детенышей. Но пришел апрель, и вдруг Мать Природа ожесточилась: выдалась засуха, какой не помнили уже давно. В это время барсучихи уже, как правило, прекращают кормить детенышей молоком, и они должны самостоятельно добывать жуков и земляных червей. Но чем жарче и суше становилась погода, тем нереальнее для детенышей было добыть себе пищу. Мало-помалу слабейшие истощались от обезвоживания организма, и если им не удавалось ничего найти, погибали. Раздобыть пищу трудно было даже взрослым — территориальные владения не могли их прокормить. Они выходили на поиски новых территорий и потому чаще, чем прежде, гибли и получали увечья на дорогах.

Между тем большинство двуногих радовались раннему наступлению жаркой поры, нежились на солнышке, которое неделю за неделей не пряталось в тучах, и знать не знали о тяготах, переживаемых дикой природой. Слишком затянувшиеся периоды любой погоды — иссушающей жары или дождей — могут оказаться губительными для многих видов.

Даже мистер Достопочтенный Барсук, который совсем уже поправился, и то не мог быть отпущен на свободу, пока не пройдут дожди и еды опять не будет в достатке. Нужно, правда, отметить, что его рана заживала не так быстро, как хотелось бы: края никак не хотели срастаться, и в конце концов решено было отвезти его к ветеринару, чтобы тот наложил швы. Наконец настало время снимать их; у нас с обычным визитом как раз был Стюарт Мэрри, и я спросила его, по силам ли ему такая работа.

— Вы бы сначала дали ему наркоз, — предупредила я.

— Это еще зачем? — задорно ответил врач.

Мы вместе вошли в загон к барсуку. Я накрыла его одеялом; с виду он казался совсем смирным, но, как я хорошо знаю по горькому опыту, ситуация может резко измениться на противоположную.

— Только держи его спереди! — весело сказал Стюарт и, подняв край одеяла, принялся за работу.

Между тем мой «конец» рычал все яростнее, и я вздохнула с облегчением, когда Стюарт сказал: «Готово дело». Мы тут же дружно обратились в бегство, захватив с собой одеяло, и успели захлопнуть дверь прежде, чем барсук стукнулся в нее мордой.