Эти слова, по-видимому, подействовали на королеву, и маршал д’Анкр поспешил спросить ее, что значит слово «Barrabas». Мадам де Шатоге отвечала: «Заговорщики меня ни в чем не подозревают. Они думают, что я и граф Овернский ненавидим как покойного короля Генриха IV, так и короля Людовика XIII. Вот почему они открыли мне все. Это слово, которое вы не понимаете и которое неправильно объясняете, означает, что принц де Конде должен занять престол». – «Неужели это правда?» – воскликнула королева-мать. «Судите сами, – отвечала мадам де Шатоге, – в гербе принца посередине трех лилий находится поперечная черта[25]
. Эта черта составляет единственное отличие его герба от герба королевского. Лозунг заговорщиков „barre à bas“ означает их желание, чтобы полоса эта исчезла и чтобы принц сделался тем, что означал бы тогда его герб». – «О, какая измена! Я не думала, что он так далеко простирал свою дерзость, – сказала Мария Медичи. – Вы правы, – сказала она затем, обращаясь к мадам де Шатоге. – При таком положении мне нужны люди, на которых я могла бы рассчитывать и которые не отступают ни перед чем. Отправляйтесь скорее в Бастилию возвестить графу Овернскому, что он освобожден, а маршал даст надлежащие для этого приказания, которые и будут там получены одновременно с вашим прибытием». При этом королева-мать приказала, чтобы мадам де Шатоге и граф Овернский пришли к ней в тот же день вечером секретным образом и чтобы граф Овернский, выходя из тюрьмы, собственноручно написал над ней: «Комната для найма».Мадам Шатоге со слезами поцеловала руку королевы-матери и немедленно отправилась в Бастилию сообщить графу Овернскому радостную новость о его освобождении, и через час был получен приказ об этом.
Он немедленно вышел из Бастилии и сделал по приказанию Марии Медичи надпись на двери бывшего своего помещения: «Комната для найма».
В тот же вечер граф Овернский прибыл в Лувр и имел с Марией Медичи тайное совещание. Она хотела поручить графу какое-то важное дело, но, увидев, что он для этого недостаточно влиятелен, приняла на себя ведение этого дела, имея в виду воспользоваться графом для какого-нибудь смелого шага. Во всяком случае, решено было арестовать Конде, что и было исполнено, когда он шел к Марии Медичи. Приказано было арестовать и всех его сообщников, но они, заблаговременно узнав об этом, спаслись. Сначала Конде содержали в Лувре, а потом перевели в Бастилию, в то самое помещение, в котором находился перед этим граф Овернский. Для надзора за Конде были приставлены три человека, которым было приказано наблюдать за ним и доносить обо всем, что он будет говорить. Конде тотчас по заключении в Бастилию написал королю и Марии Медичи, требуя назначения суда, но ответа не получил. В течение всего времени своего заключения Конде ежедневно писал, но все письма его оставались без ответа.
Между тем маршал д’Анкр стал серьезно опасаться, как бы и его самого не постигла беда, и хотел добровольно удалиться от управления делами.
Он сообщил о своем намерении жене и при этом перечислил своих врагов, беспрестанно ему угрожавших.
На это его жена ответила: «Мы всем обязаны королеве: нашим саном, нашим состоянием и почестями, которыми пользуемся. За это мы должны отплатить ей преданностью. Сильная интрига, говорите вы, возникает против нее и против нас. Любимцы молодого короля, а в особенности де Люинь, поклялись погубить и ее, и нас. Вместо того чтобы удаляться, мы должны смело противодействовать любимцам короля и де Люиню. Не устрашимся борьбы, начнем ее, и, когда мы восторжествуем, когда власть королевы утвердится непоколебимо, тогда удалимся, исполнив наш долг, не покинув благодетельницу в минуту опасности». Маршал возразил: «Но тогда, может быть, уже будет поздно: все предвещает наше падение, и предвестники грозящей нам катастрофы уже налицо». Затем, объясняя далее свои опасения, он высказал, что считает возможным, что враги их прибегнут даже к убийству. Несмотря на все доводы маршала, его жена стояла на своем. Хотя это нисколько не изменило убеждений маршала, с тех пор он стал действовать иначе. Он устранил всех лиц, враждебно против него настроенных, и окружил себя только людьми, ему преданными; укрепил принадлежавшие ему крепости, назначил командующими войсками лиц, в которых был вполне уверен, как, например, графа Овернского, и появлялся всюду в сопровождении 40 человек.