История Бернарды и Тайры на Архане

– Вот только попробуй пукнуть, и я до конца жизни буду звать тебя Пухарик. Или Смешастик.

– Неть!

– Да.

– Неть!

– Да. Вот только попробуй!

– Адно! Ни бу-ду.

– Вот и заметано. Значит, всем все ясно? Тайра от меня не отходит и не отпускает, а как только мы получаем скан из головы погонщиков – не важно, плохой или хороший, – Ив тут же дает мне знак, и мы улепетываем. Ив, ясно?

– Я-но.

– Тайра?

Крытая платком голова кивнула.

* * *

Не знаю, отчего я чувствовала себя неуютнее всего. От того, что их оказалось не менее двух десятков? От того, что их тела выглядели сильными и жилистыми, а лица были изборождены теми самыми резкими морщинами, которые возникают от длительного соприкосновения с жаркими ветрами? От недоброго блеска в черных и алчных, жадно скользящих по нашим фигурам глазах? От того, что Тайра оказалась права?

– Смотри, Куйраб, а ведь не старые. Я еще издалека тебе сказал. Теперь ты должен мне три гельма…

– Я отдам тебе пять, если буду первым, кто снимет с них одежду.

– А если под юбками окажутся уродины?

– Уродины могут оказаться под платками – под юбками всегда красиво. Хочешь проверить?

Кольцо сжималось. И хорошо, что сжималось, правильно, мы этого и хотели – чем плотнее круг, тем больше шансов у Ива просмотреть всех. Чтобы точно, чтобы наверняка…

Плотно сомкнувшиеся вокруг моего запястья пальцы Тайры дрожали.

«Давай, Ив, давай», – хотелось шепнуть мне, но я не произнесла ни звука – фурия и без того знала, что делать.

– Почтенные, а как вы оказались так далеко в пустыне?

Мы молчали, будто воды в рот набрали.

За шеренгой из мужчин высились тощие и выносливые одногорбы – много одногорбов, не менее сорока – все навьючены тяжело, плотно; выручка, стоит каравану достигнуть Руура, будет хорошей. Челюсти животных двигались синхронно и монотонно; во ртах перемалывались колючки, стебли которых свисали с разлапистых и толстых нижних губ. Слепо и равнодушно к тому, что происходит между людьми, смотрели на бескрайние пески влажные и выпуклые коричневые глаза.

Мне, как никогда сильно, хотелось поскорее отсюда исчезнуть.

– Чего молчим? Не надо бояться, мы не кусаемся, почтенные…

– Да какие они почтенные, Хаким? Если оказались так далеко от Руура, значит, были изгнаны в пустыню. И, значит, хорошо провинились, сутры драные.

Противнее всего выглядел глава караванщиков: высокий, толстый, с недобрым взглядом и двойным, проглядывающим даже сквозь густую бороду, подбородком. Он уже точно заимел на нас виды – как же, бесплатная добыча, с которой можно не только развлечься, но после и выгодно продать – кто бы ни порадовался?

И именно он стоял к нам ближе всего – щурил расчетливые глаза, размышлял, прикидывал. А за его спиной в это время грызлись, словно гиены:

– Этой ночью я буду спать не один…

– Не ты, а я.

– Шкурку подстелю, бутыль яхля достану…

– Тебе ни одной не достанется, я заберу обеих.

– Глотку перережу, Куйраб, – вдруг вмешался безбородый и горбоносый мужик, до того молчавший. И оттого, каким тоном он пообещал смерть другу, Тайра вздрогнула. – Хочу видеть их лица, и если красивые, выкуплю их для себя.

Мы едва удержались от того, чтобы не шагнуть назад. Горбоносого остановил главный:

– Я здесь хатым[9], мне девки и принадлежат. Кому после себя дам, тот и будет шкуры стелить. Ну-ка, дхармы[10], покажите ваши лица. Теперь можете не бояться, теперь вы наши, под защитой.

Под защитой, как же.

По мере того, как хатым ждал наших действий и все никак не мог дождаться, губы его сжимались все плотнее, а лицо становилось все недовольнее, и выражение это, надо признать, ему не шло – с ним он делался совсем не красивым.

– Давай, Ив… – процедила я сквозь зубы.

– Годи, – тихо раздалось в ответ.

– Я годить могу недолго. Сам же видишь…

– Что ты там шепчешь, дхарма? Не слышу, – Разъярился бородатый; за его спиной нетерпеливо переминались с ноги на ногу, чесали животы, поглаживали рукояти кинжалов, щупали нас глазами остальные. Так же красиво, как и вчера, опускался на пески ярко-красный закат, вот только любоваться им пока не хотелось – хотелось в Руур, домой, в Нордейл – куда только ни хотелось, лишь бы не сейчас и не здесь.

– А что это у тебя на плече за зверушка? Чего она пялится на нас? Умная? Я таких раньше не видал.

Когда я почувствовала, что Тайра сейчас заговорит – попытается отвлечь погонщиков болтовней – резко дернула ее за руку. Не стоит терять время, незачем.

– Я что, в пустоту говорю? Оглохли совсем от ветра? Снимайте платки, устал я ждать, – волосатые пальцы хатыма, чей авторитет из-за нашей медлительности в глазах остальных с каждой секундой неумолимо падал, сжались на гравированной рукояти загнутого ножа; мясистое лицо побагровело. – До ночи мне тут стоять, уговаривать?! Да когда я в последний раз кого-то уговаривал? Когда? Разве что Правителя уговаривал назначить за бутыли с маслом цену выше, а вот дрянных сутр точно уговаривать не буду!

В ту самую секунду, когда Борода шагнул вперед, намереваясь сдернуть с наших голов платки (о, эта ужасная картина уже промелькнула у меня перед глазами), смешарик отчетливо и напряженно выговорил мне прямо в ухо: