История Библии. Где и как появились библейские тексты, зачем они были написаны и какую сыграли роль в мировой истории и культуре

Есть и параллельный феномен, проявляющийся по крайней мере в связи с христианскими манускриптами (тексту которых не придали зафиксированной формы). Барт Эрман называет его «правоверным искажением Писания»: в некоторых местах прежний текст меняется на другой, четко соответствующий христианской доктрине. Вопиющий пример — «Иоаннова вставка», о которой мы говорили в главе 16; но есть и случаи не столь заметные, скажем, замена «родились» на «родился» в Ин 1:13, чтобы «контрабандно ввезти» доктрину о непорочном зачатии Иисуса в Четвертое Евангелие, где о ней больше не говорится ничего (см. главу 12). Из характера таких изменений мы можем предположить, во что верили христиане в то время, когда вносились эти перемены, ведь они — часть истории христианского богословия. А еще мы поймем, что текст, в который вносились такие правки, должно быть, считался Священным Писанием, поскольку, как и в случае с натянутыми трактовками, никто бы и не озаботился тем, чтобы его менять, если бы этот текст не был центрально важным. И таким образом, «правоверное искажение», помимо прочего, подтверждает высокий статус искажаемого текста — и это третий парадокс.

Натянутые трактовки в библеистике характерны не только для античного мира, они распространены и сейчас, и равно так же свидетельствуют о том, что текст воспринимается как священный. «Вдохновенность и истинность Священного Писания», изданная в 2014 году, не раз повторяет, что Библию не следует читать «буквально»: это, по мнению авторов книги, влечет к фундаментализму. Так, в пассаже, где говорится о землетрясении, которое, согласно Евангелию от Матфея (Мф 28:2), последовало после смерти Иисуса, мы читаем, что часто землетрясения являются символами важных событий в обоих Заветах, и потому…

Вероятно… в Евангелии от Матфея использован этот «литературный лейтмотив». Упомянув о землетрясении, он желает подчеркнуть, что смерть и воскресение Иисуса — не рядовые, а «травмирующие» события, в которых Бог действует и достигает спасения рода человеческого^{581}.

А о падении Иерихона под натиском Иисуса Навина (Нав 6) мы читаем:

С самого начала необходимо отметить, что эти повествования не обладают характеристиками исторической хроники: на самом деле в реальной войне городские стены не рушатся от звука труб (Нав 6:19)^{582}.

Подобные трактовки пытаются сделать библейские истории приемлемыми для современных читателей, не верящих в чудеса. Но они явно эквивалентны метафорическому — или даже можно сказать, аллегорическому — методу переосмысления исторических сложностей в тексте. Они не имеют отношения к стилю исторической критики, в рамках которого события, о которых повествуют эти рассказы, рассматривались бы как предположительно реальные, а потом бы просто отрицалось, будто эти события произошли — так, например, мог поступать Спиноза. Это прочтения из мира Августина и Оригена — но не из сферы современной исторической критики.

Вполне возможно, это же справедливо и для утверждения, согласно которому история о сотворении мира, приведенная в Книге Бытия (Быт 1:1–2:4) не подразумевает буквального прочтения; именно так сейчас и принято считать в современных обсуждениях религии и науки, и авторы «Вдохновенности и истинности» улавливают этот момент:

Первый рассказ о творении мира (Быт 1:1–2:4а) посредством своей четко организованной структуры описывает не то, как возник мир, а то, по какой причине и с какой целью он именно такой, какой есть. В поэтическом стиле, прибегая к образным средствам своей эпохи, автор Быт 1:1–2:4а показывает, что Бог есть источник космоса и рода человеческого^{583}.