История блудного сына, рассказанная им самим

– Бог благословит! Буду ждать. – Батюшка одобрительно улыбнулся и преподал мне благословение. Потом укоризненно покачал пальцем и почему-то сказал: – Не проказничай, деточка! – Хотя был меня старше всего-то года на четыре. Быть может, ему хотелось выглядеть старше и мудрее. Или как это понимать? Не знаю. Бог знает.

Я понимающе кивнул, поцеловал крест и Евангелие и медленно отошел к середине храма, встав рядом с бабушками, которые продолжали обыскивать меня взглядами, но делали это уже более приветливо. Началась литургия, певчие пели «Благослови душе моя Господа», а у меня тряслись руки от страха, гнева и ещё от непонятно чего. Никакого особого облегчения исповедь мне не принесла. И уже новая волна страха поглощала сознание. Опять ощущение, что Бог оставил меня, покинул, бросил в этом аду на века. И кто мне теперь поможет? Батюшка? В сердце забился гнев – наиболее адекватная реакция организма на страх.

Да что знает этот батюшка?! Был ли он хоть раз «на ломах», когда уже нет выбора, когда жизнь трескается на куски и в прямом смысле не понимаешь – жив ты или мёртв?! Деточкой он меня называет, подражая великим глинским старцам! А он испытал хотя бы доли мучений, которая выпала на их головы? Сажали ли его большевики на раскалённую печь, как отца Андроника Лукаша, кидали ли его в подземные подвалы, затопленные водой и кишащие крысами, как схиархимандрита Сампсона?.. Это кто ещё деточка?! Он вообще ничего не понимает в жизни, даже ни на малую толику! Этого батька сформировал размеренный быт поповской семьи, когда родителями с детства внушалось, что ему гарантирован стабильный кусок хлеба, столь сладкий в нашу нестабильную жизнь – главное, послушание правящему архиерею, кумовство с благочинными, хорошая матушка… «Нет, что ты! – бережливость – это не сребролюбие»… «Настоящие рабы Божьи работают только во славу Божью – то есть бесплатно»… Семинарские знания вперемешку с безбожными шутками семинаристов сделали этого батюшку в меру циничным, в меру лицемерным… Что ещё? Спасается ли он? Безусловно! Но прав был о. Серафим Роуз, когда говорил, что спасая себя, подобные пастыри уже не могут кого-нибудь спасти. Неужели и отец готовил мне подобную долю?!

…Я с шумом выдохнул воздух – в голове жужжали мухи, что их привлекало, не понятно. Но это был явно не нектар. Волна гнева опала, как листва с гнилого дерева. Мысли вспенились прохладой. Минус и плюс поменялись местами.

…Хотя кто я такой, чтобы этот батюшка меня понимал?! – жалкий героинщик… Он меня пожалел, исповедовал, деточкой ласково назвал, а я вот его хулю! Ну не сволочь ли я после этого! Надо выйти на свежий воздух, подышать. Дослушав Евангелие, я развернулся и вышел из храма. У меня жил неподалёку приятель – вместе крутились ещё со времён Кубы. Надо разбудить его, взять денег и поправиться. Во что бы то ни стало надо принять человеческий облик…

…Я сидел на системе всего лишь год, но этот год стал для меня годом смерти.

Умерла моя подруга – та самая художница, приобщившая меня к белой смерти. В то время я встречался с ней где-то полгода. Наши отношения нельзя было назвать любовью (какая любовь если есть героин!), просто общность интересов и взаимовыручка – она всегда делилась со мной из личных запасов, если я был на голяке, я пытался поступать так же. После моей первой ломки, я стал гораздо умнее, что касалось наркотика. Теперь я старался не расходовать героин безоглядно и сохранял видимость социальной деятельности. Шеф уже не видел меня залипающим «на работе» – утром я ставил себе немного и мог спокойно жить до вечера. Вечером я брёл к барыге и потом к художнице. Мы с ней были в то время очень близки, делились самым интимным. Но каждый из нас понимал, что этот союз обречён.

В тот день мы были у неё на квартире вчетвером. Она выглядела похуже, чем в день нашего знакомства, но держалась, продолжая следить за собой. Я, пожалуй, напишу её имя, хотя избегаю называть его, – Юлия. Мы сидели за столом, за тем самым, где я впервые попробовал героин. Как и тогда Юля достала четыре новых инсулинки. Она откинула с усталого лица прядь золотистых волос и села напротив меня:

– Андрей, ты Тамаза знаешь?

Тамаз был одним из дагестанских торговцев «хмурым». Он банчил на Некрасовском рынке – основной точке питерской наркомафии. Кто ж не знал этого Тамаза? Только ленивый и глупый героинщик. Я утвердительно кивнул головой. – У него взяла?

– Да. Точнее не у него… Тамаза повязали прямо на рынке, а он скинул десять грамм под прилавок. Их нашёл Тофик – тот, что халяльной кониной торгует. И он вышел через тех, кого ты сам знаешь, на меня. Я взяла героин под реализацию. Кстати, за пол цены. Так что пять грамм наши. – Юля улыбнулась и пристально посмотрела на меня своими синими, как воды Невы летом, глазами. – Видишь, как повезло?