История блудного сына, рассказанная им самим

…Стояла зима, как и во время погребения тела мамы; мне уже двадцать четыре года – ни много, ни мало. Я ощущал себя той же самой личностью, хотя тело уже несколько раз сменило свои клетки. Кровь была отравлена героином, взгляд теперь уже не пугался картинами смерти, боли и разложения. Я держался в жизни, как мог – работал старшим администратором в казино «Kings Palace», оставаясь, по совместительству, бойцом малышевского синдиката, который к тому времени уже перестал быть собственно малышевским. Всё текло, всё изменялось – неизменными в этом мире крови и криминала оставались только деньги – кровь недобрых дел…

…Мне теперь обычно виделись в наркотическом сне фишки разных цветов и размеров, зелёное сукно и пёстрое колесо рулетки, зарики, нарды, масти и доллары, доллары, доллары с портретами американских президентов. Мне уже не снились настоящие человеческие лица, только напряженные маски азарта, гнева, жадности и нездоровой радости. Однажды приснился какой-то бандит, хладнокровно трясущий должников казино – отчаянных игроманов, которые стали проклятьем для своих семей… Проснувшись, я долго не мог вспомнить, что это за бандит? И лишь к середине дня до меня дошло, что мне приснился я сам…

…Я! Кто или что это «я»? Медленно превращаясь из человеческой личности в какую-то математическую функцию, в растение анчар, от которого исходит ядовитое дыхание; в примитивный социальный механизм, делающий деньги, пожирающий человеческую слабость и человеческие грехи, «я» уже привиделось мне, как нечто постороннее, нечто мне совсем не принадлежащее.

Поскольку функционировал я покамест исправно и почти не давал сбоев, меня держали на месте, и я держался за место, потому что казино давало мне доход, которого хватало на поддержание довольно высокого уровня жизни и на героин, который к тому времени стал необходим мне, как воздух. К тому же, наблюдая со стороны страдания игроманов, я пришел к выводу, что быть зависимым от героина несколько выгодней, чем от рулетки и блэк джека – страдания всегда облегчаются, когда постоянно видишь перед собой кого-нибудь, кому ещё хуже.

Понятия, криминальное братство постепенно сходили на нет. Доморощенный философ-гностик Сапсан чалился в крытке, читая отредактированную «свидетелями» Библию, Марка Раскина в нашем дворе я уже не встретил, как и Гешу, убитого не так давно в пьяной драке. Пара полузабытых гопников, которые разговаривали со мной с неким подобострастием или некоторые из соседей кивком показывали, что никто в этом подъезде и дворе не забыт. Но в основном меня окружали совершенно незнакомые лица. Место, где прошли моё детство и юность, превратилось в чужбину.

Лицо же Юли моей я почти забыл, оно растворилось во тьме лиц случайных связей. Но память о ней сохранилась исключительно светлой, несмотря на то, что именно она подсадила меня на героин. Один раз, помню, я даже приходил с ней к отцу, мы пили чай. Как он воспринял её и наш приход – не помню. Тогда это было совершенно не важно. А теперь и она, и он ушли дорогой смертной и безвозвратной, отставив мне щемящее чувство тоски.

Перестройка входила в другую фазу. Никто уже не хотел рисковать, никто не хотел умирать. Бандиты и коммерсы заключили перемирие и вместе парились в саунах, затем к ним добавились и чиновники, которые ощущали себя пока ещё слабее «крутых», но с каждым месяцем их поступь становилась всё уверенней, а замашки – всё более барскими. Будущее было за ними – все это понимали…

Не было криминального братства, не было семьи, не было Юли… Только деньги, казино и героин вместе с мутными снами, которые с каждым прожитым месяцем становились всё более загадочными и ужасающими, всякий раз обещая открыть тебе истину о жизни и смерти и всякий раз обманывая… Велено терпеть! Но ведь протопоп Аввакум терпел, или хотя бы был уверен, что терпит за правду, ради жизни вечной. А ради чего терпел я это нелепое существование, которое с каждым днём становилось всё более блеклым? Героин высушивал душу, как палящее солнце посевы пшеницы. И не ждал я милости от неба, не было живительного дождя, хотя часто, чаще, чем в прежние годы, пробовал молиться. Но у меня всё получалось как в старой притче о крестьянине, молящемся о дожде:

«… Одним летом солнце нещадно палило и грозилось погубить урожай крестьянина. Тогда он обратился к небу с просьбой дать дождя высохшей земле. “Что ты просишь меня, проси у ветра, это он сгоняет тучи?!” – отвечало бескрайнее небо. Стал крестьянин умолять ветер согнать тучи, чтобы пошёл дождь, но ветер лишь задул в ответ: “Что ты просишь у меня, чудак? Проси у солнца – это оно высушивает и испаряет воду озёр, морей и океанов, превращая её в тучи!” Крестьянин только с мольбой посмотрел на палящее солнце, которое нещадно палило и грозилось погубить его урожай… “Что ты смотришь на меня, крестьянин?” – грозно спрашивало солнце. “Хочу спасти свой урожай”, – робко отвечал он. “Ну так проси у неба дождя!” – сказало солнце и засияло ещё ярче.»