История богослужебного пения

Многие ученые связывают происхождение раздельноречия с падением редуцированных гласных в славянском языке. В живой речи оно произошло, как полагает современная лингвистика, уже в XI в., несколько позже соответствующие изменения закрепились и в орфографии рукописных книг. При этом редуцированные гласные, находившиеся в сильном положении (то есть на ударных слогах), были заменены гласными полного образования — «о» и «е», а редуцированные гласные в слабом положении совсем перестали произноситься. Однако поскольку в певческих рукописях над ними были проставлены самостоятельные знамена, они продолжали интонироваться в пении, перейдя также в полные гласные, в результате чего слово «есть» превращалось в «есте», слово «миръ» в «миро», «услышахомъ» — в «услышахомо». Превращение глагольного окончания «хом» в «хомо» и послужило источником возникновения термина «хомо-ния». Такое устоявшееся объяснение происхождения хомонии падением редуцированных гласных теперь признается явно недостаточным. В самом деле, если падение редуцированных гласных произошло уже в XI в., то почему результаты этого явления сказываются в певческих рукописях лишь через три с лишним столетия, в конце XV в.? Чем объяснить, что при пересмотре и исправлении певческих рукописей в XIV-XV вв. элементы хомонии не только не были устранены из текстов песнопений, а напротив, возросли в очень-большой степени? Ответ может быть только один: хомония не является результатом стихийного лингвистического процесса, но представляет собой продукт сознательных целенаправленных действий.

Очевидно, не случайно начало периода раздельноречия, или хомонии, совпадает с началом московского периода, ознаменовавшегося, как уже говорилось, возникновением совершенно новых певческих тенденций, ибо хомония есть конкретное выражение того нового мелодического ощущения и мелодического мышления, которое было порождено понятием «калофония», или «сладкозвучие» («сладкогласование»). Само же понятие «калофония» теснейшим образом связано с мировоззрением и эстетикой испхазма, имеющего явную тенденцию к некоему орнаментальному мышлению, ярчайшим проявлением которого можно считать так называемый балканский геометрический орнамент, обязанный своим происхождением деятельности афонских монастырей. Орнаментальное мышление проявлялось не только в книжных орнаментальных заставках, и не только в архитектурной резьбе таких монастырских храмов начала XV в., как Гроицкий собор в Троице-Сергиевой лавре и Рождественский в Саввино-Сторожевском монастыре, но и в особом литературном стиле — «плетение словес», сложившемся на Руси в конце XIV - начале XV вв. Внетекстовое, чисто мелодическое «плетение», ставшее возможным благодаря хомонии, представляет собой, очевидно, явление, аналогичное книжному плетеному орнаменту и литературному «плетению словес». I екст богослужебного песнопения переплетен со свободными калофони-ческими элементами мелодии, образуя некое особое мелодическо-текстовое плетение.

Калофоническое ощущение мелодизма повлекло за собой также активное применение «аненаек» и «хабув». Введение в богослужебный текст этих внетекстовых фонем не было новшеством для русской певческой практики, ибо. как уже говорилось, они широко использовались уже в кондакарном пении, то есть в одном из самых древних видов русского церковного пения, однако именно во втором периоде их применение достигает особой интенсивности. Диапазон использования «аненаек» и «хабув» ограничивается особыми праздничными песнопениями. Невозможно даже представить себе их применение, например, во вседневных или воскресных стихирах. Характерны «аненай ки» и «хабувы» также и для продолжительных песнопений с краткими текстами, какими являются, например, причастные стихи. Само собой разумеется, что как принцип хомонии, так и «аненайки» с «хабувами» могли существовать полноценно только в условиях высокой культуры знания богослужебного текста, в среде лиц, для которых наличие внетекстовых фонем не могло затемнять самого смысла текста. Такое знание богослужебных текстов могло иметь место только в условиях монастырской жизни, подразумевающей обязательные каждодневные богослужения. И не случайно, очевидно, что возникновение хомонии совпадает по времени с введением Иерусалимского Устава и появлением Устава скитской жизни преподобного Нила Сорского, ибо это явления, произрастающие из единого духовного корня — аскетического подвига, обновленного преподобным Сергием.