История болезни (документальная повесть) - часть вторая

- Не положено, мне Александр Анатольевич сказал везти на каталке. А я привык, выполнять приказы. Залезай, покатаю.

В рентген кабинете, Александр Анатольевич, рентгенолог-мужчина и рентген лаборант женщина. Дядя Вася вышел. Повернувшись сажусь на каталку. Лаборант подает литровую кружку, заполненную, белой как молоко, массой.

- Пей.

Смотрю на Александра Анатольевича.

- Саша, выпей как можно больше. Барий нужен для контраста. Хотим увидеть, на каком уровне в кишечнике находятся свищи.

Глотаю неприятный безвкусный раствор. С трудом выпил половину.

- Не могу. Не лезет.

Рентгенолог:

- Пей, через не могу.

Пересилив себя, продолжаю глотать. Не много недопив, отдаю кружку лаборанту.

- Все!

Перелезаю с каталки под рентген-облучатель. Александр Анатольевич, отходит за шторку. Рентгенолог в тяжелой накидке и толстых резиновых перчатках, встает рядом со мной. Выключив свет, женщина выходит. Периодически гудит аппарат. Рентгенолог мнет живот выше раны и быстро заменяет пластины рентгеновской пленки.

Зажегся свет, Александр Анатольевич, откинув пеленку, всматривается в мой живот. Приподняв голову, смотрю и я.

На верхнем краю раны выступила из свища лепешка бария. Посоветовавшись, врачи решают продолжить обследование. Лаборант вновь замешивает раствор бария: «Больше выпить не смогу». Но лаборант заливает приготовленный раствор в знакомую грелку с трубкой для клизмы. Рентгенолог втыкает наконечник в свищи, затем обследование продолжается через прямую кишку…

Василий Семенович везет меня измученного в палату.

- А как ты хочешь? Перед операцией каждого обследуют, иначе что-то можно пропустить, но будет поздно. Саша, отдохни, а я тем временем подарок тебе сделаю.

Мама, встречает возле палаты.

- Намучился сынок?

Разговаривать нет желания. Обессиленный, сползаю с каталки и ложусь в постель…

Тихий час. Заходит Василий Семенович с куском фанеры.

- Феня, я немного побеспокою вас. Буду у Саши, снимать хандру. - достает из кармана халата скрученную стальную проволоку и два гвоздя. Уперев фанеру о тумбочку, он с усилием ее сгибает, затем пропускает через подготовленное отверстие проволоку и закручивает ее на гвоздях, с обратной стороны. Освобожденная фанера разгибаясь, натягивает до предела сталь.

Заинтересованный, спрашиваю:

- Дядя Вася, что это?

Оценивая свою работу, он отвечает:

- Однострунный музыкальный инструмент. Послушай! – садится на стул и кладет его себе на колени. Из другого кармана халата вытаскивает пустой пенициллиновый пузырек и маленький гвоздик. Трясущая левая рука с пузырьком ложится на струну, а правая дергает его гвоздиком.

Комнату заполняет чистейший вибрирующий звук и течет знакомая всем мелодия:

«Не слышны в саду даже шорохи

Все здесь замерло до утра.

Если б знали вы, как мне дороги

Подмосковные вечера» и т.д.

Завороженный, смотрю на красивого, одухотворенного человека, сотворившего чудо. Смолк последний звук необычного инструмента. С мамой молчим, не знаем что сказать. Василий Семенович, улыбаясь, спрашивает:

- Понравилось?

Прерываю молчание:

- Дядя Вася, Вы где так замечательно научились играть? Я полгода ходил в музыкальную школу, а выучил, только две песенки «Петушок» и «Не слышно шума городского».

Встревает мама:

- Ты же свой аккордеон утопил в ванной. Мог бы также играть.

Оправдываясь, смотрю на улыбающегося музыканта:

- Меха пропускали воздух - хотел узнать где? После воды аккордеон расклеился и покрылся плесенью. Пришлось выбросить его на помойку.

Василий Семенович, подает мне свое изобретение:

- Дарю, продолжай учиться. Я музыкальной грамоте не обучен, играю по слуху. Когда немцы под Москвой подбили мой самолет, пришлось спускаться на парашюте. Очень сильно ударился головой о землю, лечился здесь же, в институте Склифосовского. От нечего делать стал музицировать.

Мама удивляется:

- Василий Семенович, Вы военный летчик?

- Бывший летчик, списали в начале войны. Но физически еще крепок. - он вдруг, сняв белый халат, упирается руками о край стула и делает стойку на голове…

7 октября 1969 год.

Лежу в кровати с раскрытым животом. Рядом стоят Александр Анатольевич, Тамара Николаевна и крупная пожилая женщина-врач. Татьяна Александровна в стороне. В руках у всех рентгеновские снимки – идет предоперационный консилиум. Главенствует незнакомая мне доктор. Повернувшись к окну, она рассматривает снимок. Затем, тоном руководителя говорит: