История болезни коня-ученого

Кстати, о питии. В этом отношении братский народ явил нам совершенно удивительные обычаи. В Гълъбово под окнами нашей квартиры останавливался автобус, привозивший часов в 6 вечера с ТЭС смену рабочих. Там же было кафе, в котором практически все слезшие с автобуса работяги оставались и заказывали по бутылочке ракии с каким-нибудь салатом, выпивали по рюмочке с приятелями и беседовали. Потом могли поиграть в бильярд, снова рюмочку, снова беседа и так далее, пока часов в 11, уговорив бутылочку, абсолютно трезвым не удалялись по домам – к семьям и плотному ужину. И так – каждый день. На весь поселок был один настоящий пьяница, которого все берегли и которому все наливали. Потом выяснилось, что и в окрестных поселках тоже по одному пьянице, и там их тоже все оберегают, видимо, содержа для педагогических целей – показывать детям… В Гълъбово своего алкоголика можно было не беречь, поскольку наши не раз являли местному населению яркие образцы тяжких последствий потребления алкоголя. Пару раз это заканчивалось отправкой домой в 72 часа.

Нашему семейству в Гълъбово пришлось непросто, тем более что мы, ничего не подозревая, сразу же заработали репутацию «деревенских сумасшедших». Началось с того, что меня засекли в магазине покупающим коробку шоколадных конфет – мы хотели попробовать все местное, а «общественностью» это было сочтено расточительством и стремлением выделиться (!). Дальше больше – через несколько дней после нашего приезда мне сравнялось 13, и мы по семейной традиции позвали гостей – инженеров той бригады наладчиков, которую отец создал на подольском заводе. После этого, говоря о нашем семействе, ветераны откровенно крутили пальцем у виска. Картину довершило то, что мои родители подружились с местными молодыми ребятами – Мишо и Петей Ганчевыми (Петя в данном случае – женское имя) и их приятелем Гошо. За это кто-то из советской колонии имел наглость сделать моим родителям замечание… Ко всему мой отец довольно жестко стал наводить порядок в своей бригаде и в два счета заработал кличку «немец». Ну, что же это – если человек сам дисциплинирован и требует дисциплины от других, – так сразу – «немец»! Радости все это родителям не доставляло, и через полгода, как только сдал блок в эксплуатацию, отец вернулся руководить своей лабораторией во Всесоюзном Теплотехническом Институте.

Меня все эти сложности, конечно, затрагивали куда в меньшей степени – я наслаждался приключением. К тому же один из отцовских сотрудников, с которым он работал на Урале, оказался старшим братом Сергея Разюпина, как раз тогда игравшего у нас в дубле и подключавшегося к основе. Мне запомнились слова Сергея в пересказе брата: – Первые минут пятнадцать играть интересно, а потом – работа… На меня это произвело неизгладимое впечатление – как-так, как может быть игра в футбол неинтересна? Я вот мог часами играть, и интерес никуда не пропадал!

Периодически для советской колонии устраивали экскурсии, и мы поездили по стране. Она совсем маленькая, но очень разнообразная – равнины, море, горы… Кстати, когда прошел слушок, что в соседнее Хасково приезжает советская футбольная команда (по-моему, говорили о «Кайрате»), гълъбовская колония на двух Икарусах рванула на матч, но информация оказалась ложной. Лично я не расстроился, потому что удалось посмотреть игру второго болгарского дивизиона.

Мы побывали и в Розовой Долине, где нас подпустили к производственному процессу – огромным емкостям, в которых варились лепестки роз, и из маленького краника капало розовое масло. Кто-то из наших женщин накапал этой драгоценной жидкости на бумажку, но, как только мы сели в автобус, салон заполнился запахом такой силы, что бумажку отняли и выкинули, а в салоне пооткрывали все окна, чтобы проветрить… Местные рассказывали, что после сентябрьской революции 44-года, злоумышленники похитили бочонок с розовым маслом, который составлял чуть ли не половину золотого запаса Болгарии, и вся страна скопом на похитителей охотилась.

Хоть и ходили у нас разговоры, де, Болгария – 16-я республика СССР и «курица – не птица, Болгария – не заграница», я приметил довольно большие отличия. Там, например, я понял, что такое правильное отношение к своей истории. Нас отвезли на Шипку, где мы взобрались по бесконечной лестнице к знаменитому монументу. Однако не меньшее впечатление произвели разбросанные вокруг памятники и могилы солдат 35-го Брянского и 36-го Орловского полков – на них не было ни пылинки. Время от времени к плитам подходил человек с веничком и сметал что-то невидимое глазу…