Особое место в творчестве Тэрнера занимает учение К. Леви-Строса о структуре. Отдельные положения этого учения британский антрополог использовал в своих работах. В частности, ему импонировало стремление французского структуралиста к выявлению всеобщей логики в мыслительной деятельности всех без исключения народов, включая и первобытные[1275]
. Он усматривал определенную аналитическую эффективность в построении Леви-Стросом бинарных оппозиций, и сам прибегал к подобным процедурам при изучении символов африканских культур[1276], но при этом отмечал их незавершенность и предложил основным элементом анализа считать символические триады, позволяющие более адекватно отражать динамику культурного (ритуального) процесса[1277]. Вместе с тем, Тэрнер не мог принять чрезмерного рационализма французского антрополога. «У Леви-Строса, – пишет он, – чувства и желания вытесняются логикой познания», в то время как по его полевым материалам символы ритуала – «не только ряд познавательных классификаций для упорядочения вселенной ндембу… а ряд запоминающих механизмов для пробуждения, направления и обуздания могучих эмоций, таких как ненависть, страх, любовь и горе», в которые «личность вовлечена целиком»[1278]. Здесь явно чувствуется влияние воззрений В. Дильтея на человека как на существо «воляще-чувствующе-представляющее»[1279].Необходимо отметить живой интерес Тэрнера к современным ему лингвистическим теориям, о чем он сам писал: «… мои теория и методология изучения ритуала и других культурных символов претерпели определенные изменения под влиянием определенной лингвистической теории (в особенности неососсюрианства в лице Ролана Барта) и философии языка (посредством знакомства с работами Макса Блэка)»[1280]
.Что касается внутридисциплинарных влияний на мировоззрение Тэрнера, то, помимо классического структурализма и его манчестерской версии, надо отметить его особое отношение к «еретическим» декларациям Эванс-Причарда и Лича. Сенсационное заявление Эванс-Причарда 1950 г. на лекции памяти Р. Маррета о том, что социальная антропология является вовсе не аналогом естественных наук, а «разновидностью историографии и, в конечном счете, – философии и истории»[1281]
, вызвавшее бурю протеста со стороны маститых представителей дисциплины, Тэрнер счел благотворным и для антропологии, и для истории. Самого Эванс-Причарда он считал «величайшим из живущих британских антропологов»[1282] и под его влиянием вернулся в 1971 г. к юношескому увлечению историей средневековой Исландии, написав статью «Антропологический подход к исландской саге» с посвящением Эванс-Причарду[1283]. В этой работе он сделал попытку реализовать установку последнего на взаимовыгодное сотрудничество историков и антропологов[1284], в частности, использовал свой опыт изучения африканцев для прояснения роли исландских саг в функционировании и развитии островного общества. При этом он активно использовал понятийный аппарат Манчестерской школы – «социальное поле», «конфликт родственно-корпоративных групп», «восстановительная функция ритуала» и т. п., а также разработан ные им самим подходы, связанные с категориями «социальная драма», «арена», «ритуал перехода» и пр.[1285].Эдмунд Лич – «ритуальный враг» Глакмена и исследовательского подхода его школы, о чем сам не раз открыто заявлял[1286]
, «диссидент-одиночка» в британском антропологическом сообществе был, пожалуй, никем здесь так не понят, как учеником и последователем Глакмена Тэрнером. В трудах последнего немало отсылок к идеям Лича о символизме культурных явлений, о роли личности в социальном процессе. Не случайно только эти два британских антрополога благожелательно восприняли новаторскую концепцию К. Леви-Строса и творчески использовали ее положения в своих исследованиях. Все это – на фоне неприятия идей французского антрополога в Великобритании.Теоретические основания научной деятельности Тэрнера, как видим, отличались значительной пестротой, которая может показаться эклектикой. Тем не менее индивидуальные особенности этого исследователя (здесь, наверное, уместно употребление термина «харизма») обеспечили целостность его мировоззрения, в котором чужие идеи превращались в свои, выстраиваясь в систему подходов, органично сочетающих традиционные структуралистские установки и герменевтические приемы интерпретации смыслов культуры. Причем, все это реализовывалось на основе «святая святых» британской антропологии – интенсивной полевой работы с ее стратегией вживания в изучаемую среду. Индивидуальная парадигма Тэрнера получила реализацию в конкретных исследованиях, итогом которых стало впечатляющее количество книг и статей, образующих в своей совокупности особую теорию, трактующую ритуальную практику в контексте социокультурного процесса.