«Лингвистическая палеонтология» Мюллера сложилась из его попыток связать процесс развития языка с процессом развития общества и культуры. Так, знакомясь с этнографическим материалом о первобытных народах Южной Азии, он искал «картину того, каким был человек в наиболее примитивном состоянии»[210]
в этом регионе, где древние арии оставили столько следов своего языка. Он исходил из того, что сравнительно-историческое языкознание, подобно археологии или палеонтологии, так как сохранившиеся слова древних языков «являются наиболее древними памятниками человеческой расы»[211]. В данном случае Мюллер, как и многие его современники в Англии, использует понятие «раса» не в биологическом смысле, а в значении «сообщество», «народ», «нация», «племя». Для того чтобы восстановить образ жизни древних ариев, Мюллер предложил следующую аналитическую модель: любой объект (природы, культуры или общества), описанный словом с одним и тем же корнем во всех индоевропейских языках, должен считаться частью древнейшего арийского наследия, если же объект обозначается словами с разной корневой основой, то это говорит о позднейших нововведениях[212].Теория мифа Мюллера является органическим продолжением его лингвистической концепции, созданной при реконструкции гипотетического арийского праязыка. Время существования этого языка, по Мюллеру, – это «мифопоэтический век», с которого берет начало «закономерный прогресс человеческого интеллекта». Изначально каждое арийское (общеиндоевропейское) слово – это и есть миф, разновидность бессознательной поэзии языка, в котором слово обозначает лишь один из множества признаков, характерных для обозначаемого им объекта (чаще всего – это метеорологическое или астрономическое явление). Таким образом, мифология – это лингвистический процесс порождения метафор[213]
. В своих «Лекциях по науке о языке» Мюллер назвал этот процесс «болезнью языка»: «Когда любое слово, первоначально использованное метафорически, используется без четкого осознания того пути, который привел его от первоначального к метафорическому значению, мы имеем перед собой мифологическую опасность (danger of mythology); когда этот путь забыт и искусственные пути занимают его место, мы получаем мифологию или, если мне будет позволено сказать так, перед нами заболевший язык»[214].В развитии британской фольклористики концепции Мюллера сыграли весьма значительную роль, став теоретической основой многих конкретных исследований, они оказали влияние на интерпретацию археологического материала, на выводы востоковедов и историков древности. Что же касается ранней социальной антропологии, то в этой науке отношение к идеям Мюллера было неоднозначным, так же как и его отношение к теоретическим положениям антропологов. Сам Мюллер никогда не причислял себя к антропологам, но разделял ряд основных мировоззренческих положений этой науки, что не могло не послужить ее утверждению в академической среде (Мюллер во второй половине XIX в. обладал значительным авторитетом в университетах Англии). В частности, он признавал прогрессивное историческое развитие культуры и был убежден в биологическом и умственном единстве человеческого рода. Правда, он не принимал тезиса о постепенной эволюции человека из животного состояния – «представление о человечестве, медленно возникающем из глубины животной грубости, никогда не может быть поддержано»[215]
. Тем не менее многие положения Мюллера нашли свое применение в сочинениях Э. Тайлора и его последователей. Даже если антропологи-эволюционисты вступали в спор с Мюллером, это служило важным стимулом теоретического развития молодой научной дисциплины: его методы сравнительно-филологического анализа, как бы ни относились к содержательной части его трудов, послужили для многих моделью сравнительного изучения культуры[216]. Это обстоятельство, связанное с проникновением в общественные науки Великобритании элементов немецкой интеллектуальной традиции, послужило существенным фактором смягчения излишнего ригоризма и схематизма позитивистских и утилитаристских доктрин, доминировавших в этой стране.1.7. Этнографы-любители