История будущего Глори О'Брайан (ЛП)

Я ушла, но не за альбомом, а в кухню, где тетя Эми накрыла небольшой стол – немного органических продуктов для жителей коммуны и немного еды для нормальных людей. Там были сырные палочки и имбирное пиво. Я открыла себе бутылку имбирного пива и взяла всю тарелку с сырными палочками. Может быть, если у меня будут заняты руки, про альбом никто больше не спросит.

Выходя из кухни, я столкнулась с Элли.

– Вижу, ты нашла свое ядовито-оранжевое лакомство, – заметила она.

– Значит, ты соврала, что Маркус Гленн сегодня пойдет н твою вечеринку?

– Вообще, он должен был прийти сюда. – Интересно, насколько же плохо она меня знает? – Но я рассказала маме, и она сказала, что не подпустит его ко мне.

– А Рику, значит, можно? – спросила я.

– Рику можно.

– Ну ладно. Только попроси его не пускать юпитериан в мой унитаз.

На улице, при свете цитронелловых свеч, мы немного поговорили с отцом Элли. Он сидел рядом со мной на скамейке, пока я доедала сырные палочки, смотрела в небо и молилась – или как это называется, когда о чем-то просишь небо, – чтобы проклятие летучей мыши прошло. Я не хотела знать чужого будущего. Мне было плевать на прошлое. Я хотела только вернуться в настоящее. Жить здесь и сейчас. Веселиться на вечеринке, где все считают меня крутой.

– Знаешь, когда-то мы все очень дружили, – сказал отец Элли.

– Знаю.

Он вздохнул:

– Мне жаль, что так вышло.

– Пожалуй. – Я сказала это таким тоном, как будто я все знаю, потому что хотела, чтобы он знал, что я знаю. – Я помню, вы говорили с моим папой? Вы помирились или как?

– Не совсем.

– Ясно.

– Просто слишком много времени прошло. Уже слишком поздно. Мне жаль, что так случилось.

– Вы уже говорили.

– Да, наверно, говорил.

– Я тоже много о чем жалею, – заметила я.

– Ты слишком молода для этого. Тебе всего семнадцать. Ничего не случается просто так. Даже всякая дрянь. Понимаешь?

– Да. Понимаю.

Он посмотрел мне в глаза, и я против воли получила послание. Послание от Эда Хеффнера: «Однажды Элли будет стоять в поле коммуны одна. Она будет плакать. Вокруг нее будут расхаживать утки – те, которые не переваливаются. Потом Элли сядет в машину и никогда больше не вернется». Я не хотела этого видеть. Я сказала себе, что Элли права: послания – это бред. Все это не может быть правдой. Элли не уедет, Рик не станет дедушкой мужчины в красном фургоне, который однажды причинит вред моей семье. Это все дерьмо. Навоз. Удобрение.

Я зашла внутрь. Какая-то девочка, игравшая в жизнь, изображала слезы, потому что у нее было больше маленьких пластиковых детей, чем влезало в машину. Кто-то еще вместе с папой кайфовал под «Black Dog». Мне показалось, что чего-то не хватает; я зашла в папину комнату, нашла фотографию Дарлы и поставила ее на каминную доску, чтобы Дарла улыбалась нам всем, а не пустой папиной спальне. В какой-то момент партия в «Жизнь» закончилась, все пересчитали деньги и выбрали победителя. В какой-то момент кто-то начал играть в «Jenga» на столе, на который папа обычно клал ноги, сидя на диване. Потом тетя Эми заставила папу выключить музыку и крикнула:

– Давайте есть торт!

Пока тетя резала и раздавала торт, она предложила мне открыть подарки.

– Потом открою, – ответила я. – Большинство же так и делает?

– Не забудь разослать благодарности, – напомнила тетя, продолжая нарезать торт ровными квадратиками.

«Не забудь разослать благодарности». Ничего себе идея. Я еще даже не видела, что мне подарили, а на мне уже висела эта тяжелая обязанность, потому что тетя Эми считала, что подарки надо принимать именно так. Как будто каждый, кто что-то дарит тебе, делает это ради благодарственного письма.

Я посмотрела на стопку открыток, а потом обвела взглядом комнату. Все прекрасно проводили время. Несколько человек сказало, что торт очень сочный. Жасмин не ела. Я взяла кусок торта и вилку и подошла к ней поздороваться. Она улыбнулась измученной улыбкой – такой же, как у меня, папы и Эда Хеффнера. Я посмотрела на фотографию Дарлы. Ее улыбка не была измученной. Ее ничего больше не мучило.

Не помню, о чем мы разговаривали с Жасмин. Мы простояли так две минуты: она говорила какие-то общие фразы, а я жевала, кивала и понимала, что Жасмин и не подозревает, что я собираюсь сделать. Да, она делала глупости. Конечно, она причинила нам немало вреда, и я все еще гадала, не польстили ли те события папе и узнаю ли я когда-нибудь ответ на этот вопрос. Пока я понимала только, что не надо ее винить. Она делала то, что умела. А потом делала то, что ей сказали. Она держалась подальше от нашей семьи и нашего дома и не пришла даже на похороны Дарлы.

А теперь она стояла здесь, говорила общие фразы, ничего не ела, не садилась и не прислонялась к стене. Просто стояла и чувствовала себя неловко. Ей явно не терпелось перейти дорогу и не смотреть на фотографии Дарлы.

– Хочешь еще торта? – спросила Дарла.

– Да.

И я ушла в сторону торта и открыток, на которые предстоит отвечать.

– Ты принесла? – спросил парень из команды выпускного альбома.

– Что?

– Альбом.

– Нет.

– Так принеси! – сказал Мэтт. – Я хочу его подписать.