История частной жизни. Том 1. От римской империи до начала второго тысячелетия

Однако не стоит преувеличивать силу связи, соединяющей семью и жилище. Для социальных элит — по крайней мере для наиболее привилегированной их части, чьи карьерные и экономические установки ориентированы на продвижение по иерархической лестнице Империи, — дом уже достаточно давно стал товаром, который покупают, перестраивают, снова продают, исходя из нужд профессиональных, матримониальных или финансовых. Богатые вельможи чаще всего владеют не одним патриархальным родовым гнездом, полным воспоминаний, а несколькими резиденциями.

Фактически, долгое время мы скорее догадывались, чем достоверно знали, какие отношения связывали привилегированных граждан с тем или иным жилищем. Лишь в исключительно редких случаях можно выяснить имя одного из сменявших друг друга домовладельцев, и практически никогда не получается на протяжении нескольких поколений проследить, как собственность переходила из рук в руки. По правде говоря, речь здесь идет лишь об одном из аспектов неведения гораздо более глубокого: мы до сих пор не знаем, каким образом социальные элиты воспроизводили себя — иными словами, как в ту или иную эпоху происходила смена поколений знатных граждан: путем обновления крови или путем наследования. Когда, благодаря эпиграфике, мы имеем возможность проследить, как возвышалась какая–либо семья и какую систему отношений она при этом выстраивала (разобраться в этой системе можно прежде всего благодаря матримониальной политике семьи), — бывает трудно понять, имеем ли мы дело со случаем исключительным или же достаточно типичным. Впрочем, все эти разрозненные истории все равно практически невозможно увязать с археологическими данными.

Итак, на данный момент нам остается лишь чисто теоретически привязывать руины богатых жилищ к историям жизни некоторых семей, которые прослеживаются более или менее полно. Это, конечно, немного, но все–таки дает нам возможность сформулировать некоторые замечания общего по рядка, позволяющие достаточно отчетливо охарактеризовать жилища африканских правящих страт. Прежде всего отметим амбициозность архитектурных проектов. Конечно, эти жилые комплексы сильно различаются по площади, но примечательно то, что все они выказывают один и тот же уровень амбициозности: она проявляется в использовании архитектурных и декоративных приемов, основанных на одних и тех же руководящих принципах. Какова бы ни была реальная власть этих элит, они выстраивают рамку своей жизни по одной модели.

Организация внутреннего пространства дома также подчиняется одинаковым базовым принципам. Широкий диапазон видов деятельности, связанных в римском обществе со сферой частного, обусловливает возникновение сложной архитектурной рамки, для которой характерны, в частности, две черты: специализация разных помещений и забота о поддержании необходимой связи этих помещений между собой. Важная роль отводится перистилям — как в архитектурной композиции, так и в общей структуре дома: множество задач, которые они берут на себя, всего лишь отражает общее разнообразие функций жилого комплекса. Эти дворы с колоннадами являются главной отличительной чертой богатых домовладений. Дополненные коридорами и прихожими, они весьма эффективно содействуют разрешинию проблемы, на первый взгляд неразрешимой: создавать однородное пространство, в котором без особых проблем могли бы осуществляться столь разные виды деятельности в худшем из возможных случаев это могло бы привести к созданию пространства раздробленного и лишенного внутренней связности, в лучшем — к простому соположению зон «публичных» и «частных». Ничего подобного, однако, не произошло: строители и заказчики сумели создать единое пространство, через посредство которого мы можем различить достоверный образ африканских элит.

ГЛАВА 4 РАННЕЕ ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ

Мишель Руш

Прошло триста лет. В 499 году Хлодвиг крестился и получил инсигнии консула Рима (то есть Византии, столицы Римской империи, лишившейся своих западных провинций, оккупированных варварами). На Западе греко–римский мир уничтожен, здесь начинаются новые времена: как сказал Макиавелли, «люди, которые звались Цезарями и Помпеями, становятся Жанами, Пьерами и Матье». На византийском Востоке римская система остается нетронутой, но, как всякое явление, постепенно видоизменяется полностью; греческие язык и культура станут там единственными хозяевами.

Запад варваризируется, не столько под натиском германцев, которым величие Рима внушало восхищение, сколько вследствие захвата ими политической власти; старая аристократия — и отцы городов, и знать, служившая в римском аппарате, — отстранена от власти, ни в чем более не находит смысла, опускает руки и теряет то, что делало римский мир «цивилизованным» обществом: бессознательную волю к само стилизации; и только Церковь, преследуя свои собственные цели, до некоторой степени эту волю сохраняет.