История частной жизни. Том 3: От Ренессанса до эпохи Просвещения

Этот сценарий повторяется в 1702 году с еще одним министром, Шамийяром, уже три года бывшим генеральным контролером финансов. Расположение короля он заслужил мастерской игрой в бильярд, как когда–то отец Сен–Симона привлек внимание Людовика XIII тем, что во время охоты подводил ему сменного коня так, что король мог пересесть, не спешиваясь. Но Шамийяр также вошел в доверие к герцогу де Шеврезу и его свояку, герцогу де Бовилье, сумев уладить проблему непростого обмена владениями. И тут первым этапом становятся матримониальные отношения: шурин Сен–Симона женится на третьей дочери Шамийяра. Этот брак устраивает мать госпожи де Сен–Симон, которую подталкивает к этому другой ее зять, герцог де Лозен, несмотря на открытое неодобрение и уговоры Сен–Симона, который поддерживает другую партию. Второй этап: визит с поздравлениями к Шамийяру, который был осведомлен о его отношении к этому браку и с которым он был знаком «лишь в той степени, в какой знают тех, кто занимает высокий пост». Тем не менее «не найти примера, чтобы первая беседа между людьми мало знакомыми, разумных лет и положений, была исполнена взаимного доверия, первоначально шедшего от Шамийяра». Третий этап: Шамийяр просит о его дружбе. «Я поступил с ним так же, как в похожем случае с канцлером [Поншартреном], откровенно признавшись в тесной дружбе с отцом, отношениях с сыном и в том, что госпожа де Сен–Симон и госпожа де Поншартрен, хотя дальние кузины, более близки, чем иные сестры, и что если при всем том он желал моей дружбы, то я от всей души вручу ее ему. Мое прямодушие его тронуло… мы дали друг другу обещание и всегда верно и нежно сохраняли эту дружбу вплоть до его кончины». Остается только оповестить Поншартрена и его сына об этих новых отношениях: они реагируют так же, как четырьмя годами ранее Бовилье. В остальном результат отвечает ожиданиям: брак шурина мемуариста оказывается неудачным, как и его карьера; расстроенная госпожа де Лорж удаляется от светской жизни; на долю же Сен–Симона достается «удовольствие от выказываемого Шамийяром доверия, от тех услуг, которые я мог оказать своим друзьям и выгоды для самого себя», не говоря уж о массе сведений «о дворе и государстве». Будучи беззастенчиво и страстно любопытен, Сен–Симон оказывается в центре огромной коммуникационной сети, к которой он добавляет большое количество приятельниц — дочерей Шамийяра, придворных дам, герцогиню де Вильруа и целый ряд других, которые «сообщали мне тысячи женских пустяков, которые часто гораздо более важны, чем они сами считают». Для полноты ему не хватает только дружбы четвертого министра, Торси, но это племянник Кольбера. Несмотря на общих друзей (Кастарис), придется дожидаться 1721 года и конфликта между Торси и кардиналом Дюбуа, который позволит Сен–Симону умелым посредничеством искупить прежнюю неприязнь к государственным секретарям. «Торси был исполнен благодарности за мое содействие, и вплоть до его смерти мы жили в самом тесном общении». Это открыло для Сен–Симона допуск к мемуарам Торси и копиям писем, вскрывавшимся почтой по его приказанию: бесценный подарок, если говорить об объеме со держащейся в них информации.

Удивительная действенность этой диалектики откровенности и доверия, позволяющая игнорировать разницу в возрасте, положении и влиянии, могла бы заставить усомниться в «прямодушии» Сен–Симона. Меж тем она выявляет жесткие правила игры, которым подчинен этот закрытый и иерархически устроенный мир, состоящий из двора и важных семейств, каждое из которых обладает своей сетью клиентелы. Ключом к успеху, безусловно, является расчет, но порой благоразумие требует рискнуть всем, чтобы сорвать большой куш — в этом смысл прямодушия. А где–то надо уметь сказать «нет», как это делает мемуарист в случае герцога Мэнского. В любом случае перед нами целостная, удивительно связная система, поэтому весь этот тщательно разработанный ритуал страстных объяснений, просьб и комплиментов, эти союзы, поддерживающиеся до самой смерти, надо воспринимать буквально и с полной серьезностью: перед нами образцовый пример того, как завязывается дружба.

Но представление Сен–Симона о дружбе отнюдь не исчерпывается этой терпеливо налаживаемой системой связей, помогающих поддерживать положение при дворе. Существует ряд личных отношений, которые он отчасти замалчивает, чтобы они не стали предметом версальских сплетен. Это касается знаменитого Рансье, друга его отца, ставшего Другом и для сына. Реформированный им монастырь траппистов находился всего в пяти лье от одной из земель Сен–Симона, Ла Ферте–Видам, чем герцог пользовался, чтобы незаметно для двора проводить время в Ла–Трапп. Это же вносится к епископу Шартрскому, чьим прихожанином он бьщ, который как–то посетил его «вместе со старым другом Моего отца», и «мало–помалу между нами зародилась дружба и Доверие». Или же к графу дю Шармелю, который, стремясь к спасению души, оставил свет и с которым он свел знакомство в Ла–Трапп.