История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

Таким образом, XIX век был золотым веком приватности. Именно тогда сформировались ее понятия и терминология. Понятия гражданского общества, частного, интимного и индивидуального вступают в сложные запутанные отношения друг с другом.

Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена истории возникновения этой модели. Книга охватывает период от Великой французской революции, идеалы которой разбились о подводные рифы разногласий и противоречий предшествующей истории, до начала XX века, так сказать, зари новой эпохи, трагически прерванной войной, которая низвергла, заблокировала, почти изменила ход эволюции.

Изучая историю этого времени, можно пользоваться разными источниками — сверхподробными и неполными, многословными и молчаливыми, не открывающими завесу тайны. Надо сказать, что социальные, моральные, медицинские заботы составляют суть политической и экономичной мысли; частная жизнь порождает бесчисленное количество теоретических, нормативных и описательных дискурсов, в центре которых находится семья. Что касается архивов, частная жизнь в них почти не отражена. Государство еще практически не участвует в жизни семьи, гражданское общество едва сформировалось, и лишь конфликты и беспорядки вызывают его вмешательство. Отсюда интерес к полицейским и судебным архивам. К концу XVIII века полицейский постепенно перестает быть защитником и доверенным лицом. Жертвы преступлений все реже обращаются к нему за помощью, и судебное наказание подменяется частной местью. К несчастью, юридические архивы, до недавнего времени находившиеся в судебных канцеляриях, сильно пострадали от неправильного хранения и практически не подлежат восстановлению. Можно пользоваться по истечении сроков, установленных законом для всех персональных документов, лишь уголовными архивами, помеченными литерой U[3]. Материалы следствия прорубают бреши в цитадели приватности, и историки смогли этим воспользоваться.

Нельзя не отметить, что частные архивы — самые богатые источники информации–социально неравноценны и не всегда доступны, да и сохранность их тоже порой сомнительна. Для хранения документов нужны подходящие помещения. Хорошо, когда наследники увлечены историей и генеалогией–тогда старые бумаги превращаются в реликвии. В настоящее время происходит переоценка ценностей, отношение ко всякому «старому хламу» меняется. Между тем семейная переписка и «личная» литература (дневники, автобиографии, мемуары), представляющие собой незаменимые свидетельства истории, не всегда являются истинными документами приватности. Все они создавались в соответствии с приличиями и по принятым правилам. Нет ничего менее спонтанного, чем письмо; ничего менее прозрачного» чем автобиография, которая может быть написана как для того, чтобы что–то запечатлеть, так и для того, чтобы что–то разоблачить. По крайней мере, все эти слабые попытки скрыть или продемонстрировать нечто приоткрывают завесу тайны.

Такое свидетельство истории, как роман XIX века, посвященный семейным интригам и интимным драмам, вымысел более «истинный», чем реально прожитое, будет нами использоваться с осторожностью и лишь отчасти — например, при описании стиля жизни, — с учетом важности отделения литературы от реальности и специфичности работы с текстом. Вместе с тем герои романов живут в нас, музыка этих романов пронизывает все наше существование.

Так или иначе, изучение частной жизни ставит трудные задачи. Эти трудности связаны не только с малым числом исследований, что заставляет делать выводы без проведения анализа и на основании фрагментарных данных. Если в результате нашего исследования появятся другие данные, опровергающие сделанные нами выводы, это станет очень хорошим результатом нашей деятельности!

С уверенностью можно говорить о расхождениях в имеющихся источниках. В большей мере в них упоминается жизнь в городах, тогда как сельская частная жизнь, находившая отражение в фольклоре, в источниках не описана. В городах взгляды буржуазии находятся на разных полюсах. Несмотря на значительные усилия документалистов из издательства Seuil, за что им следует выразить здесь благодарность, иконография все еще носит импрессионистский характер, основанный скорее на богатом воображении. В то же время нельзя забывать не только о столкновении частного и социального, но и о существовании различных типов частной жизни с едва заметной комбинацией устоявшихся элементов.

Еще одна трудность: невозможность охватить Запад во всей его полноте, не вступая в противоречия с предыдущими томами серии. Но этот разрыв не бессмыслен. Огромное количество материала, узость проблем, дефицит работ и прежде всего возникновение национальных территорий — все это неизбежно влекло за собой предвзятость нашего мнения. Центральной темой этой книги является история Англии, наиболее проработанная и оказавшая сильнейшее влияние на французское общество.