Читаем История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны полностью

Изучение частной истории требует особых подходов. Классических методов, используемых при исследованиях экономической и социальной истории, в данном случае недостаточно. Несмотря на очевидную необходимость, историческая демография является лишь грубым остовом. Историческая антропология и так называемая история менталитетов, ответственная за взаимодействие теории и практики, оказывают более существенное влияние. Эффективны разного рода выводы, сделанные на основе интеракционизма (Эрвин Гоффман. Представление себя другим в повседневной жизни), детального анализа микроистории, а также социологии культуры. Мы очень признательны всему этому, но еще в большей мере — феминистским исследованиям публичного и частного, разграничения сфер влияния, взаимоотношения полов в семье и обществе, проводившимся в последние годы.

Есть еще одна трудность: невозможность оказаться, так сказать, по ту сторону зеркала и узнать нечто, кроме внешней стороны частной жизни. В этой области выразимое порождает невыразимое, тайный свет — тень. Мы с горечью понимаем, что чем больше мы узнаем, тем глубже становится тайна недосказанного, незнакомого, непознаваемого. Вероятно, нужны другие методы исследований, основанные на семиотике и психоанализе. Тьма сгущается, как только мы приступаем к изучению истории жизни отдельных людей вне семьи — как они жили, как действовали, что чувствовали и как любили, каковы были их душевные и телесные порывы, мечты и фантазии. Это касается и семейных интриг в романах Бальзака, истории желания у Жерара де Нерваля, прустовских описаний интимных переживаний.

Как бы то ни было, перед вами наша пьеса с тысячью действующих лиц, плод труда шести авторов. Действие разворачивается во Франции в XIX веке. Сразу после того как занавес поднимется, выступает странный дуэт: Французская революция и английский дом (home). Собираются актеры: семья и другие. Сцена: дома и сады. Наконец, тайные кулисы отдельного человека.

На заднем плане — намек на статую Командора, как бы тень государства, потому что, несмотря ни на что, история частной жизни — это и политическая история повседневности.

Итак, пусть же праздник начнется!

<p><strong>ГЛАВА 1 ЗАНАВЕС ПОДНИМАЕТСЯ</strong></p>

Мишель Перро, Линн Хант, Кэтрин Холл

<p><strong>ВРЕМЯ И МЕСТО</strong></p>

Мишель Перро

<p><emphasis>Время: Французская революция и частная жизнь</emphasis></p>

XVIII век четко разграничил общественное и частное. Публичное попало в сферу влияния государства, тогда как частная жизнь, некогда малозначительная, вдруг начала цениться очень высоко и стала синонимом счастья. Частная жизнь ограничивалась семьей и домом, но формы общения были весьма разнообразны.

Французская революция драматическим и противоречивым образом нарушила эту эволюцию, краткосрочные и долгосрочные результаты которой должны быть, впрочем, обозначены. В краткосрочном плане частная сфера, «частные интересы» считались благоприятной средой для разного рода заговоров и предательства. Публичность предполагает прозрачность; планировалось изменить нравы и характеры людей, создать иную модель пространства и времени и в ней — нового человека, с новой внешностью, речью и чувствами при помощи педагогики знака и жеста.

В долгосрочном плане Революция разграничивает публичную и частную сферы, придает большое значение семье, дифференцирует гендерные роли ее членов: публичный человек — мужчина, домашний — женщина. Семья остается патриархальной, но власть отца во многом ограничивается и признается право на развод. В то же время провозглашается свобода личности, habeas corpus[4], право на личную безопасность, которое до сих пор так плохо соблюдалось во Франции; Революция закладывает основы этого права: так, начиная с 1791 года статья 184 Уголовного кодекса сурово карает за несоблюдение неприкосновенности жилища.

Бурная история повседневной частной жизни в эпоху Революции заслуживает отдельного тома. Линн Хант, специалист по этой эпохе, описывает здесь в общих чертах то, что происходило на заре XIX века.

Как под влиянием евангеликов, утилитаристов и экономического развития, в ходе которого место работы постепенно отделилось от места проживания, в Англии начала XIX века произошло разделение публичного и частного, отныне неотделимого от семьи, и в то же время более четкая дифференциация гендерных ролей? На примере нескольких характерных фигур, начиная с оскорбленной королевы Каролины[5], судебное разбирательство по поводу которой имело место в 1820 году, в результате чего общественное мнение стало требовать от короля образцового поведения, и заканчивая ювелиром из Бирмингема, целью и смыслом жизни которого стало обустройство собственного коттеджа, Кэтрин Холл рассказывает нам историю возникновения нового домашнего идеала.

<p><emphasis>Место: иностранные влияния и английская модель</emphasis></p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология