История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

Жак Капдевьель продемонстрировал, как распространение почти во всех слоях общества духа собственничества, этого фундамента беспринципной и радикальной Третьей Республики, превратило формулу «граждане = собственники» в один из рычагов политики и сделало распространение движимого имущества, неделимого и делимого, синонимом демократии. Он подчеркивал удивительное согласие, воцарившееся в конце века вокруг собственности, даже в социалистических и анархистских кругах. «Хороший отец семейства», центральная фигура идеологии санкюлотов и основа Республики, превратился в мелкого собственника, оставляющего своим детям наследство. И Гамбетта в своей речи в Осере в 1874 году превозносил «небольшие состояния, небольшие капиталы, весь этот маленький мир, который и есть демократия».

Так постепенно формируется капиталистический дух, который проникает в семейные разговоры и переписку и который изменяет представление семьи о себе самой.

Труд и семейная экономика

Независимо от того, состоятельна семья или нет, она является управляемой экономической системой, которую промышленная революция с ее неравномерным ходом использовала и укрепила. Появившаяся благодаря Чаянову и Жаку Годи экономическая антропология — один из наиболее интересных результатов современных исследований. Это важнейшая тема «Истории французов», опубликованной под редакцией Ива Лекена, на которую мы ссылаемся для проведения детального анализа. Не углубляясь в подробности «семейного способа производства», упомянем систему накопления, навыков и круговой поруки.

В сельских районах домашнее хозяйство — базовая экономическая единица. Семья и земля, которую она обрабатывает, составляют единое целое и необходимы каждому отдельному человеку. Жеводанская oustal — крайний случай, но даже в более умеренных условиях семья является предприятием, дом — помещением для работы, и каждый член семьи — родители и дети, молодежь и старики, мужчины и женщины — играют свою строго определенную роль и дополняют друг друга. Безмятежность ситуации, однако, не стоит переоценивать, периодически случаются миграции, кто–то покидает родной дом.

На заре индустриализации ставка была сделана на семейное предприятие. Лучший пример домашнего производства — небольшие ткацкие фабрики с их строгим гендерным разделением труда и эндогамией, то есть заключением браков лишь в пределах своей социальной группы. Такая система стойко сопротивлялась появлению крупных предприятий; несмотря на чрезвычайно суровые условия труда и жизни в этой системе, многим ее будет не хватать, о чем в полной мере свидетельствует книга Сержа Графто «Матушка Сантер». Повсеместное внедрение электричества воплотило мечту о до машнем производстве, в котором анархист Петр Кропоткин видел путь к автономии.

Маленькое семейное предприятие — лавка или мастерская — очень живуче во Франции; несмотря на высокий риск разорения, оно неизменно возрождается. Такие мелкие предприятия часто выступают субподрядчиками в отраслях тяжелой промышленности. Процесс встречает упрямое сопротивление. В местностях, где идеалом считается домашнее производство, рабочие очень долго отказываются от сухого пайка или общего котла в обеденный перерыв — по крайней мере, требуют, чтобы жены приносили им горячую еду в полдень, — и устраивают забастовки, когда им сокращают время перерыва и запрещают ходить на обед домой (дело Ульма, Руан, 1827). Экономика здесь защищает привычный образ жизни.

В ходе индустриализации следовало принимать сказанное выше во внимание. Производство размещали прямо в городке, в непосредственной близости от места проживания потенциальной рабочей силы; нанималась семья целиком — отец работал на прядильном станке, жена и дети ему помогали; платили одну зарплату на всех. Таким образом решались проблемы трудовой дисциплины.

Хозяин служил примером поведения: он жил совсем рядом, иногда прямо во дворе своей фабрики; его супруга вела счета, рабочих приглашали на семейные праздники. Патернализм был первичной системой производственных отношений, по крайней мере относительно самых квалифицированных рабочих, которых хотелось удержать на фабрике. Такая система предполагает как минимум три элемента: проживание поблизости, обращение с персоналом, как с родственниками, и согласие работников. Если этот консенсус нарушается, вся система может рухнуть, что произошло во второй половине XIX века, когда рабочие восстали против скрытой truck system, то есть оплаты труда товарами. Они стали требовать денег и отказывались от всего, что казалось им пережитками крепостного права, путами зависимости. В остальном можно провести параллель между кризисами «традиционной» семьи и семьи индустриальной эпохи под натиском торжествующего индивидуализма.

Сила экономики рабочих семей