Читаем История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века полностью

Иногда все было еще сильнее запутано. В нотариальных документах, оформленных около 1880 года, перечисляется имущество металлургических заводов в Лонгви. Наряду с доменными печами и цехами значатся дом руководства, общая спальня рабочих, сарай с сеновалом, барак с двенадцатью жилыми помещениями, пекарня, столовая9 и т. д. Владельцы заводов скупили окрестные земли, выставленные на продажу, и их земельная собственность простирается с перерывами на много километров от доменных печей. Поблизости от дорог, в частности железных, могут находиться сельскохозяйственные владения или дома, принадлежащие владельцам. Заводы в собственном смысле слова никак не были огорожены, и зимними ночами туда приходили бродяги, чтобы поспать в теплых шлаковых отвалах; в 1897 году руководство заводов в Нёв-Мезоне, не в силах прогнать их, обратилось к полиции с просьбой защитить от подобных вторжений заводы и железную дорогу, связывавшую их с шахтой. Заводская ограда была построена с большим опозданием, что явилось следствием крупномасштабных забастовок; она ограничивала и власть, не нуждавшуюся в границах, пока она не оспаривалась. В Ле-Крёзо после забастовок 1899 года вокруг заводов возводят новые или восстанавливают разрушенные стены. В Лотарингии после волнений 1905 года, в частности в Понт-а-Муссоне, «возводят стены, чтобы как следует защитить завод». В1909 году все крупные предприятия имели современные средства защиты на случай забастовок10. Однако не только рабочим приходилось форсировать эти ограждения. Жорж Ламиран еще в 1920-х годах писал о женщинах с детьми, которые приносили мужьям еду на работу*'.Такое неоднозначное использование предназначенных для производства помещений было результатом не только их постепенной, зависящей от окружающих обстоятельств организации. Оно завязано на общем представлении о том, что мужчина и женщина определяются через их труд. Мысль о том, что, помимо работы, есть и другие виды человеческой деятельности, не менее правомерные и к тому же благодатные и характеризующие индивида положительно, появилась весьма недавно. В начале же века лишь праздная публика—буржуа и рантье — имели право на полноценную частную жизнь. Народ определялся в первую очередь через работу, частная жизнь трудящихся всецело подчинялась производственной необходимости. Даже право на отдельное, автономное жилье было лишь у буржуазии; рабочие же могли жить прямо на предприятии, там же есть и спать. Такой порядок сложился, например, в Лионском регионе: персонал некоторых текстильных предприятий состоял из одних молодых крестьянок, которых селили в закрытых учреждениях, где за ними присматривали монахини12. Как и в подобных учреждениях Каталонии, вся их жизнь протекала в этом заводе-монастыре.

В больницах дело обстояло так. В XIX веке правила предписывали медсестрам и медбратьям проживать в интернате при больнице. Эти интернаты были своеобразными братствами с суровыми, почти монастырскими порядками. Медперсонал жил практически взаперти; очень редкие выходы «в свет» под строгим контролем рассматривались как милость со стороны начальства. В то же время среди этого персонала было немало женатых мужчин и замужних женщин, которые желали бы вести семейную жизнь. Это затворничество тем более сомнительно, что администрация выделяло персоналу в качестве жилья лишь общие дортуары, в которых доктор Бурневиль обнаруживал очаги туберкулеза13. Однако и в начале XX века директор Общества социальной защиты (Assistance publique) Гюстав Мезюрер был категорически против того, чтобы медперсонал проживал вне интерната.

Жизни вне интерната, а значит, возможности иметь частную жизнь постепенно добьются сначала врачи, затем просто все мужчины, замужние сиделки, наконец, замужние медсестры. Что касалось незамужних, то считалось, что все, что им может понадобиться, они найдут в интернате. В 1930-е годы правила для них не меняются и сохраняются даже после II Мировой войны. Впрочем, в интернатах шла автономная коллективная жизнь, такая же, как в лицеях. Спонтанно возникали места встреч: это могли быть помещения, где стирали и гладили белье и одежду или жарили себе яичницу на газовой горелке. И все же частная жизнь в полном смысле этого слова могла протекать лишь вне стен интерната, выйти из которого удавалось редко; побыть одному в интернате удавалось только в спальне.

Специализация рабочего пространства

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги