Я не просил Вас навестить меня на базе, потому что знаю, что на Амакусе Вам удобно (так в русском переводе, хотя по контексту – скорее должно быть «неудобно»). Это чудное место для жизни. Горы к северу от базы напоминают мне о Сутияме и Магарисаке на острове Гото. Я часто вспоминал о тех днях, когда Вы брали во время поездок на пикник в Мацуяму близ лавки, торгующей пудрой, Акиру и меня. Я помню также о поездках с Вами еще подростком в крематорий в Магарисаке. Тогда я еще не представлял себе ясно, что моей мамы больше нет в живых.
Я оставляю все Вам. Пожалуйста, позаботьтесь о моих сестрах.
Одна ошибка в истории страны не означает гибели нации. Молюсь за вашу долгую жизнь. Уверен, что Япония вновь воспрянет. Нашему народу не следует увлекаться своим стремлением к смерти.
Самурай защитит Родину, невзирая на сохранность жизни или имени (подстрочный перевод последнего хокку Ямагути Тэруо).
Молодой самурай (мы говорим так без тени иронии), написавший это письмо, похоже, предпринимает просто титанические усилия, чтобы заставить себя верить в лучшее на свете государственное устройство во главе с далекой фигурой императора, пытаясь отделить его от вполне реальных политиков, образ мыслей и действия которых не вызывают у него ничего, кроме презрения. Он даже согласен, что эта война, возможно, ошибка. Но такое согласие не означает внутренней капитуляции – так же, как это не означало чего-то подобного и для его средневекового предка, нередко знавшего наперед, что его господин встрял в неправильное и проигрышное дело. Отметим, что выбор этого камикадзе в данном случае абсолютно идентичен тому, о котором мы писали в соответствующем месте нашей главы о самурайском идеале. А каковы усилия, направленные на преодоление собственной «слабости», – «я буду храбрым!»
Следующее письмо написано летчиком, унтер-офицером 1-го класса 701-й авиагруппы Мацуо Исао (родом из префектуры Нагасаки) буквально перед самым боевым вылетом с заданием камикадзе:
«28 октября 1944 г. Дорогие родители! Поздравьте меня! Мне предоставили великолепную возможность умереть. Это мой последний день. Судьба нашей Родины зависит от решающей битвы на южных морях, где я уйду в небытие, как опавшие лепестки цветущей вишни.
Я стану щитом Его Величеству и погибну целомудренно (имеется в виду ритуальная телесно-духованя синтоистская чистота киёси) вместе с командиром нашей эскадрильи и другими боевыми друзьями. Хотелось бы рождаться семь раз подряд и каждый раз уничтожать врага.
Возможность умереть за Родину для меня великая честь! До глубины души я благодарен родителям, постоянно поддерживавшим меня неустанными молитвами и нежной любовью. Я также весьма признателен командиру своей эскадрильи и другим командирам, которые опекали меня, как своего сына, и тщательно готовили из меня хорошего профессионала.
Спасибо вам, родители, за то, что двадцать три года заботились обо мне и воодушевляли меня. Надеюсь, что мой нынешний подвиг хотя бы в малой степени возместит те усилия, которые вы приложили для моего воспитания. Не поминайте меня лихом и помните, что ваш Исао погиб за Родину. Это моя последняя просьба, другого я ничего не желаю. Душа моя вернется и будет ждать вашего посещения гробницы Ясукуни. Пожалуйста, берегите себя. Как не гордиться авиационным звеном камикадзе в Гирэцу (неточный перевод. Имеется в виду звено под названием «Гирэцу», «Горячая преданность». Группа вместе с тремя другими группами погибла в день написания письма, не сумев нанести потерь врагу), которое предпримет атаку на противника своими бомбардировщиками «суйсэй». Сюда съехались кинооператоры, чтобы запечатлеть нас на пленке. Может, вы увидете нас на экране кинотеатра.
Мы, шестнадцать воинов, представляем экипажи бомбардировщиков. Возможно, мы умрем так же внезапно, как разбивается вдребезги хрусталь.
Письмо написано в Маниле накануне нашего боевого вылета.
Взмыв в небо над южными морями, мы погибнем при выполнении задания по охране Его Величества. Лепестки цветущей вишни блестят, когда раскрываются и опадают» (последние строки – подстрочный перевод последнего стихотворения-танка Мацуо Исао).
Пожалуй, из всех писем, приводимых и комментируемых нами, это имело бы меньше всего проблем в случае прохождения им военной цензуры. Показательно, что его автор – летчик-професионал, из числа первых камикадзе с Филиппин. Обратите внимание на пропагандистские усилия кинооператоров, а также на некий «полный набор» благодарностей, испытываемых по отношению к родителям, императору (и родине) и офицерам-командующим. По мере усиления массовости вылетов последний мотив почти исчезает из писем, первые же два остаются до конца войны почти неизменными.